«Лоро» Паоло Соррентино. Он эгоист и сумасброд, он хочет вечно жить - «Рецензии»

Итальянская история преступлений п(р)о Сильвио Берлускони В прокат выходит «Лоро» Паоло Соррентино - трехчасовая драма про Сильвио Берлускони и таких же золотых кутил и прохвостов, как он (существует также версия в двух частях). Алексей Филиппов делится впечатлениями от новой работы итальянского мастера. Рим, город-кутила. Расфуфыренный клубок мужчин в аккуратных костюмах и женщин в невообразимых платьях, проклиная всю моду на свете, спешит на вечеринку. Откуда-то из недр города выбирается упитанная крыса и также направляется по своим делам, попутно подрезая грузовик с мусором. Автомашина со стоном переворачивается, отправляется в полет и падает на месте раскопок, помпезно осеняя многовековые колонны сгустками пыли, а потом выпуская на свободу ливень мусора. Монтажная склейка - и банки-склянки-картонки сменяются градом МДМА: таблетки крохотными метеоритиками падают в бассейн виллы, где резвятся полуголые красавицы и красавцы. Голос за кадром объясняет, почему этот наркотик ассоциируется с любовью и легким чувством приподнятости, в кадре - все готово для оргии. Среди вдохновленных тел выделяются он и она - смурной красавец Серджио (Риккардо Скамарчо из второго «Джона Уика») и роковая на 146% Кира (Касия Смутняк ). Они хотят больше блеска, больше денег, больше секса (иными словами - больше власти). Их дорожки обязательно пересекутся с мастером по производству всех перечисленных благ - Сильвио Берлускони (режиссерский солист-талисман Тони Сервилло ), который мучается в одном из тридцати скупленных в порыве страсти домов с видом на море, ожидая, когда же можно будет вернуться в большую игру после неудачных выборов-2006. Большой путь он уже проделал: от хитровыдуманного продавца квартир до самого влиятельного человека в Италии, «единственного, кто всего добился сам». Всё, что произойдет дальше, главный, видимо, итальянский режиссер современности Паоло Соррентино уже многократно показывал: в Риме убивают людей, и все бегают абсолютно голые, за великой красотой скрывается великая пустота, подлинная молодость - это старость, а политика - помесь цирка, криминальной саги, оперы и буффонады, которую неизменно разыгрывают низкорослые дядечки солидных лет, увлеченные мороженным и немного страдающие от того, что их тела не такие могучие, как амбиции. «Лоро» (с итальянского - «Они») не только вписывается в череду густо написанных портретов Рима, какие Соррентино выводил с особой тщательностью, естественно, в «Великой красоте» и не только, но и становится новой главой его теперь уже «трилогии власти». (С Александров Сокуровым их, кстати, роднит любовь к фаршированию тиранов гротеском и использованию в роли нескольких политиков одного выдающегося артиста: у первого это, понятно, Сервилло, у второго - Леонид Мозговой .) Читайте также: рецензия на «Молодого папу» Всё началось с «Изумительного» - ёрнического байопика премьер-министра Джулио Андреотти, самого долгоиграющего итальянского политика и прото-Берлускони, где Паоло Соррентино цитировал «Бешеных псов», обращал всех министров и прочих власть имущих в загримированных уродцев в духе мафиози из комиксов про Дика Трэйси, а также традиционно смешивал условно высокое с условно низким, прикидываясь то оперным режиссером, то Гаем Ричи, то вообще автором запертого в одной комнате драматического сериала. Тут в особенности видно, что соррентиновская эклетика, как и задорный стиль Гая Ричи , перекликается с синефильской манерой Тарантино , который вырастил авторский стиль из склянки преимущественно с вестернами, эксплотейшном и телесериалами. Паоло Соррентино же волен сказать о себе «Я есть Италия», так как его визуальная манера впитала в себя и живописность полотен Возрождения, и отстраненность Антониони , и пронзительную торжественность Феллини , и уморительную патетику оперы, и механическую типажность комедии дель артэ, и одержимость итальянцев телевидением, и глянцевый экстаз клипов, и даже страсть к футболу (Соррентино болеет на «Наполи», Берлускони владел «Миланом», который сейчас купил китайский бизнесмен). В сущности, визуальное изобилие режиссера - это как стереотип о склонности итальянцев к активной жестикуляции; это некоторая часть пейзажа и идентичности. Читайте также: рецензия на «Молодость» Вместе с тем в «Изумительном» звучит ключевая для режиссера мысль, что «Правда - это конец мира». Ни в одной картине Соррентино не интересует правда, которая оказывается утомительными фактами (тут - издевательски выведенными буквами на экране). Во времена, когда слово «постправда» упоминают по поводу и без, режиссеру должно быть совсем уж вольготно: именно в «Лоро» Берлускони - одетый то исключительно в белое, то только в черное старик с лицом-маской - объясняет внуку, что правда - это вопрос интонации. Человека можно убедить в любой чуши. И тут скандальный премьер-министр Италии оказывается полной противоположностью Джуда Лоу из сериала «Молодой папа» - промежуточного звена между «Изумительным» и «Лоро» в этой условной «трилогии власти». В «Папе» фигурирует еще один паноптикум стариков, который внезапно разбавляет самоуверенный и строгий юноша (по местным меркам), в какой-то момент уверовавший в собственную избранность - и, кажется, даже начинающий творить чудеса. Берлускони, разумеется, не такой. Как бы Сервилло ни выводил его хозяином жизни, который любит переодеваться и подшучивать над окружающими, а также мастерски манипулирует и депутатами, и домохозяйками, - он мелкий бес, закомплексованный старик, который со скуки коллекционирует дома, картины, женщин (несмотря на двадцатилетний брак с Вероникой Ларио). По Соррентино, Берлускони - Чарльз Фостер Кейн, который не успел умереть со словами «розовый бутон» на губах - и теперь может только плодить мифы и пытаться вызвать в себе былые эмоции вечными обещаниями «если все пойдет хорошо, мы запустим вулкан». Вулкан оказывается пластиковым, а раньше наверняка был настоящий (так и в «Лоро» режиссерская наглость постепенно уходит в песок, слегка скручивая привычное пижонство). В этом сохраняется неизменное сочувствие Соррентино к своим центральным персонажам, которых он выводит обычно с обаятельной безжалостностью, кичась в каждой сцене собственной всеядностью и мастерством выдавать одну эффектную сцену за другой. Столь нежно любимые герои Соррентино - и он совсем уж впрямую это проговаривал в «Молодости» - это вечные дети, причем вечные - почти буквально, как Рим - вечный город. Сколько бы режиссер ни примерял маску утомительного буржуазного сатирика, его вполне искренне завораживают именно такие простые оксюмороны и контрасты: древние постройки и порядком сбитые морщинами лица, пышущие жаром голые тела и кучи мусора, нарядная карусель и тоскливая песенка под гитару, чистый пафос и искренний кэмп. В этом смысле Паоло Соррентино духовно близок еще и с американским принцем китча Райаном Мерфи, одна из фиксаций которого - тоже угасание красоты (в самом широчайшем проявлении). Однако там, где Мерфи упивается тем, что еще недавно считалось дурновкусием как в эстетическом, так и социальном плане (его все больше интересуют люди, маргинализиорованные прошлым), Соррентино не может без старомодной торжественности. У него не трагедия повторяется фарсом, а фарс обращается трагедией - и посреди завалов нечистот (метафора вполне политическая) все-таки обнаруживается прекрасная статуя, еще одна в бесконечной череде отсылка к «Сладкой жизни» Феллини. И тут про него, как и про его героев, нельзя не сказать: красиво жить не запретишь. Хотя бесконечные шутки про рост политиков и любовь к мороженному (самоповторы из «Изумительного»), а также обещание запустить вулкан однажды приводят к тому, что либо горло заболит, либо вулкан окажется не совсем вулкан. Джулио Андреотти (реальный, не экранный) как-то сказал, что «Власть - это болезнь, излечиться от которой у человека нет желания». Кажется, и у Соррентино, вечно эстетизирующего востребованные категории из телевизора (футбол, реклама, политика, возраст, отблески культуры), нет желания покидать непропеченую середину собственного эклектичного стиля, где он то недостаточно остер, то недостаточно эмпатичен, то чересчур восторжен, то будто бы небрежен. Впрочем, когда движущийся к пятидесятилетию итальянец смотрит на могучих стариков без попытки встать на их место и транслировать многовековую мудрость, как в «Молодости» или отчасти в «Где бы ты ни был» (самой «молодой» картине режиссера), то получается чистый триумф гедонизма, кинематографический аналог прилипчивой песенки The ketchup song, которая тут и звучит. Шлягеры тоже должен кто-то писать, а то одни рэперы и ауторы в мире. Алексей Филиппов