Эстетика 1980-х начинает рушиться под натиском 2010-х На Netflix показали третий сезон «Странных дел» – пожалуй, главного хита стримингового сервиса. Алексей Филиппов разбирается, куда завел братьев
Дафферов
интерес к 1980-м и стремление сделать мир лучше.
Вселенная «Очень странных дел» – многосоставная. В ней, как в американской семье, есть свои традиции и особые дни, ковры, которые задают тон всей комнате, и неприятные тайны, которые могут просочиться за пределы аккуратных фасадов. Одна из таких традиций – вить нарративное гнездо сезона вокруг важного народного гуляния: первый сезон заканчивался рождественской рекламой, второй примерял хэллоуиновские маски, третий пускает фейерверки в честь Дня независимости. Мозаика складывается только под конец, но праздничный антураж действительно точно описывает размах, эстетику и проблематику сезона. 1985 год. Дети выросли и теперь предпочитают настольным играм, автоматам и косплею – целоваться. Губы Одиннадцатой (Милли Бобби Браун
) и Майка (Финн Вулфард
) слипаются с такой частотой, что исполняющий обязанности отца первой, шериф Хоппер (симпатяга Дэвид Харбор
, не слишком удачно примеривший грим Хеллбоя), начинает не на шутку волноваться. В какой-то момент даже предпринимает попытку «поговорить по-мужски», чем портит отношения молодых влюбленных, хотя настрадавшаяся мать-одиночка Джойс (Вайнона Райдер
) советовала ему «просто поговорить».
Это «Просто поговорить» – в итоге окажется главным философским слоганом картины: все конфликты третьего сезона будут вылупляться из неумения людей разговаривать, признаваться в чувствах, интересоваться переживаниями других – и так далее. Для полноты картины в первом эпизоде примерно все попытки одних героев позвать других на свидание (четыре штуки) закончились крахом. Параллельно начнет рушиться от новых интересов святая мальчишеская дружба: Лукас (Калеб Маклафлин
) мутит с Макс (Сэди Синк
), Дастин (Гейтен Матараццо
) предположительно встретил кого-то в лагере для умников, Уилл (Ноа Шнап
), постоянно попадающий в ловушки потусторонних сил, то ли еще не дорос, то ли на самом деле интересуется чем-то иным. У подростков постарше дела тоже не фонтан. Джонатан (Чарли Хитон
) и Ненси (Наталия Дайер
) работают в местной газете: он проявляет фотографии, она приносит неприятным хамоватым мужчинам дюжину разнообразных бургеров и терпит их постоянные насмешки над желанием стать репортершей. Не унывает лишь красавчик Стив Харрингтон (Джо Кири
). Он в костюме морячка торгует мороженым и пытается подкатывать к девушкам в недавно открытом торговом центре – из тех, про которые в 80-90-е говорили и даже пели «Let’s go to the mall» («Пойдем-ка в молл»). Местным малым предпринимателям, правда, это место тоже не нравится: их лишили бизнеса. В какой-то момент, разумеется, возвращается зло из Изнанки, а заодно объявляется русский след: стоило американским ученым бросить все попытки связаться с потусторонними силами, как затею подхватили советские коллеги. (В интернете уже шутят, что чернобыльская авария на самом деле вызвана тем, что все деньги ушли на загадочный проект в городе Хоукинс.)
Атмосфера главного национального празднества соответствует выросшему масштабу действа, а идея независимости, пускай и пунктирно, обозначена в самых разных сферах человеческой жизнедеятельности. Независимость бизнеса – от губернаторского самоуправства, США – от внешнего вторжения, детей – от родителей, женщин – от мужчин. Отчасти – и будущего от прошлого. Во всяком случае, третий сезон настаивает, что становиться заложником былого – хорошего ли, или травматического – не стоит. В этом есть определенная ирония: самое ностальгическое, самое ориентированное на прошлое шоу современного сериального медиума стремится вышагнуть из повторения пройденного. «Не люблю перемены», – говорит закадровый голос в прочувствованном финальном монологе (последние 15 минут тут, разумеется, стремятся истолочь зрительское сердце в крохотные осколки). И тут же добавляет: «Помни эту боль. Боль – это не плохо». Третий сезон, как и было сказано, еще более избыточный, чем раньше, а теперь и довольно возмутителен, хотя по-прежнему склеен из стереотипов и цитат, которые пытаются раскрасить квази-сложными арками персонажей. Поперек примитивных сюжетных ходов тут возникают самоосознание и поиск идентичности, какие в фильмах 1980-х обычно присутствовали лишь в формате недомолвок и эзопова языка. Проще говоря, Дафферы, пытаясь поженить ретро-дизайн и социальный запрос, вольно или невольно разрушают миф и мир, из которых соорудили свой уютный хит. Местная вселенная все еще слишком эскапистская, чтобы хоть чуть-чуть резонировать с реальностью, и все же – настолько понимающая и стремящаяся к диалогу, что не опознать за кадром 2010-е невозможно.
Как бы утомительно не выглядели все критические выпады сезона, за эволюцией сериала все еще любопытно наблюдать. Да, содержательно все скучно: фига консюмеризму в духе «Дня мертвецов» (1985); бронебойный злой русский, похожий челюстью и походкой на Шварценеггера из «Терминатора» (1984), но явно отсылающий к рекордсмену по клюкве «Красная жара» (1988); осознание себя в пространстве, времени и семейной иерархии через путешествия во времени, как в «Назад в будущее» (1985). К слову, первый и третий тут даже крутят в кинотеатре, чтобы зритель не сбился и не забыл доностальгировать. Вместе с тем ключевой референс картины – «Вторжение похитителей тел» (1978). Выдающееся кино Филипа Кауфмана
, в которой растительные инопланетяне постепенно подменяют рядовых американцев, чтобы захватить и подчинить себе всю страну. Если в одноименном фильме Дона Сигела из 1956-го пришельцы недвусмысленно символизировали Советский союз, то в ремейке сюда добавляется эффект подмены, какой испытывают близкие люди, когда не узнают возлюбленных и родных. Именно об этом и рассказывает третий сезон: как жители маленького городка по тем или иным причинам перестали узнавать друг друга и собственный провинциальный парадиз. Сюда же можно примешать «Чужие среди нас» (1988) Джона Карпентера, которого тут поминают в связи с ремейком «Нечто» (1982). К слову, это тоже вторая «редакция» картины из 1950-х. Впрочем, в схватке с культурой потребления все сокрушительно проигрывают: радоваться и потреблять, сообщают Дафферы, лучше, чем убивать. В такой смысловой паре с этим сложно поспорить. Но по-настоящему теперь интересно, настолько умышленен этот неровный, но обаятельный концепт: показать, как под натиском реальности и сложности мира развалились засахаренные и полные страхов 1980-е. А может, если шоу пойдет еще дальше – и рассказать, как родился ужас 90-х, тревожная стабильность нулевых, консервативная паника 2010-х, которые рифмуются с 1980-ми так же, как те – с послевоенными 1950-ми (на это указывает и череда программных ремейков).
Дафферы поэтапно описывают эпоху как шаги взросления, как жизнь от праздника до праздника: осознание смертности (первый сезон), знакомства с сильными чувствами (второй), желание определить себя и свершить некоторые перемены (третий). Все это в каком-то смысле про конечность – отмирание старого ради того, чтобы его место заняло новое. Потому закономерна компактность первого сезона, нескладность второго и манипулятивная избыточность третьего. Как и «Мстители», как и «История игрушек», «Очень странные дела» стараются вырваться из сформированной маскультурной песочницы, заглянуть за изнанку потрепанных образов и реплик-пустышек. Но там, думается, нечто совершенное другое – странное и рукотворное, как пресловутый Вилкинс из мультфильма Pixar, а может – уставшие и изможденные лица тех, кто рыдает под переливы кавера Питера Габриэла на Heroes Дэвида Боуи
. Возможно, эта пестрая вселенная, как древние божки, просто не может жить без неистовой веры смотрящего. Возможно, она просто и не должна быть закончена, чтобы не лишить зрителя радости выдумать все по-своему – раз уж жизнь этого не позволяет. Впрочем, не то чтобы этого было достаточно. Алексей Филиппов
Эстетика 1980-х начинает рушиться под натиском 2010-х На Netflix показали третий сезон «Странных дел» – пожалуй, главного хита стримингового сервиса. Алексей Филиппов разбирается, куда завел братьев Дафферов интерес к 1980-м и стремление сделать мир лучше. Вселенная «Очень странных дел» – многосоставная. В ней, как в американской семье, есть свои традиции и особые дни, ковры, которые задают тон всей комнате, и неприятные тайны, которые могут просочиться за пределы аккуратных фасадов. Одна из таких традиций – вить нарративное гнездо сезона вокруг важного народного гуляния: первый сезон заканчивался рождественской рекламой, второй примерял хэллоуиновские маски, третий пускает фейерверки в честь Дня независимости. Мозаика складывается только под конец, но праздничный антураж действительно точно описывает размах, эстетику и проблематику сезона. 1985 год. Дети выросли и теперь предпочитают настольным играм, автоматам и косплею – целоваться. Губы Одиннадцатой (Милли Бобби Браун ) и Майка (Финн Вулфард ) слипаются с такой частотой, что исполняющий обязанности отца первой, шериф Хоппер (симпатяга Дэвид Харбор , не слишком удачно примеривший грим Хеллбоя), начинает не на шутку волноваться. В какой-то момент даже предпринимает попытку «поговорить по-мужски», чем портит отношения молодых влюбленных, хотя настрадавшаяся мать-одиночка Джойс (Вайнона Райдер ) советовала ему «просто поговорить». Это «Просто поговорить» – в итоге окажется главным философским слоганом картины: все конфликты третьего сезона будут вылупляться из неумения людей разговаривать, признаваться в чувствах, интересоваться переживаниями других – и так далее. Для полноты картины в первом эпизоде примерно все попытки одних героев позвать других на свидание (четыре штуки) закончились крахом. Параллельно начнет рушиться от новых интересов святая мальчишеская дружба: Лукас (Калеб Маклафлин ) мутит с Макс (Сэди Синк ), Дастин (Гейтен Матараццо ) предположительно встретил кого-то в лагере для умников, Уилл (Ноа Шнап ), постоянно попадающий в ловушки потусторонних сил, то ли еще не дорос, то ли на самом деле интересуется чем-то иным. У подростков постарше дела тоже не фонтан. Джонатан (Чарли Хитон ) и Ненси (Наталия Дайер ) работают в местной газете: он проявляет фотографии, она приносит неприятным хамоватым мужчинам дюжину разнообразных бургеров и терпит их постоянные насмешки над желанием стать репортершей. Не унывает лишь красавчик Стив Харрингтон (Джо Кири ). Он в костюме морячка торгует мороженым и пытается подкатывать к девушкам в недавно открытом торговом центре – из тех, про которые в 80-90-е говорили и даже пели «Let’s go to the mall» («Пойдем-ка в молл»). Местным малым предпринимателям, правда, это место тоже не нравится: их лишили бизнеса. В какой-то момент, разумеется, возвращается зло из Изнанки, а заодно объявляется русский след: стоило американским ученым бросить все попытки связаться с потусторонними силами, как затею подхватили советские коллеги. (В интернете уже шутят, что чернобыльская авария на самом деле вызвана тем, что все деньги ушли на загадочный проект в городе Хоукинс.) Атмосфера главного национального празднества соответствует выросшему масштабу действа, а идея независимости, пускай и пунктирно, обозначена в самых разных сферах человеческой жизнедеятельности. Независимость бизнеса – от губернаторского самоуправства, США – от внешнего вторжения, детей – от родителей, женщин – от мужчин. Отчасти – и будущего от прошлого. Во всяком случае, третий сезон настаивает, что становиться заложником былого – хорошего ли, или травматического – не стоит. В этом есть определенная ирония: самое ностальгическое, самое ориентированное на прошлое шоу современного сериального медиума стремится вышагнуть из повторения пройденного. «Не люблю перемены», – говорит закадровый голос в прочувствованном финальном монологе (последние 15 минут тут, разумеется, стремятся истолочь зрительское сердце в крохотные осколки). И тут же добавляет: «Помни эту боль. Боль – это не плохо». Третий сезон, как и было сказано, еще более избыточный, чем раньше, а теперь и довольно возмутителен, хотя по-прежнему склеен из стереотипов и цитат, которые пытаются раскрасить квази-сложными арками персонажей. Поперек примитивных сюжетных ходов тут возникают самоосознание и поиск идентичности, какие в фильмах 1980-х обычно присутствовали лишь в формате недомолвок и эзопова языка. Проще говоря, Дафферы, пытаясь поженить ретро-дизайн и социальный запрос, вольно или невольно разрушают миф и мир, из которых соорудили свой уютный хит. Местная вселенная все еще слишком эскапистская, чтобы хоть чуть-чуть резонировать с реальностью, и все же – настолько понимающая и стремящаяся к диалогу, что не опознать за кадром 2010-е невозможно. Как бы утомительно не выглядели все критические выпады сезона, за эволюцией сериала все еще любопытно наблюдать. Да, содержательно все скучно: фига консюмеризму в духе «Дня мертвецов» (1985); бронебойный злой русский, похожий челюстью и походкой на Шварценеггера из «Терминатора» (1984), но явно отсылающий к рекордсмену по клюкве «Красная жара» (1988); осознание себя в пространстве, времени и семейной иерархии через путешествия во времени, как в «Назад в будущее» (1985). К слову, первый и третий тут даже крутят в кинотеатре, чтобы зритель не сбился и не забыл доностальгировать. Вместе с тем ключевой референс картины – «Вторжение похитителей тел» (1978). Выдающееся кино Филипа Кауфмана , в которой растительные инопланетяне постепенно подменяют рядовых американцев, чтобы захватить и подчинить себе всю страну. Если в одноименном фильме Дона Сигела из 1956-го пришельцы недвусмысленно символизировали Советский союз, то в ремейке сюда добавляется эффект подмены, какой испытывают близкие люди, когда не узнают возлюбленных и родных. Именно об этом и рассказывает третий сезон: как жители маленького городка по тем или иным причинам перестали узнавать друг друга и собственный провинциальный парадиз. Сюда же можно примешать «Чужие среди нас» (1988) Джона Карпентера, которого тут поминают в связи с ремейком «Нечто» (1982). К слову, это тоже вторая «редакция» картины из 1950-х. Впрочем, в схватке с культурой потребления все сокрушительно проигрывают: радоваться и потреблять, сообщают Дафферы, лучше, чем убивать. В такой смысловой паре с этим сложно поспорить. Но по-настоящему теперь интересно, настолько умышленен этот неровный, но обаятельный концепт: показать, как под натиском реальности и сложности мира развалились засахаренные и полные страхов 1980-е. А может, если шоу пойдет еще дальше – и рассказать, как родился ужас 90-х, тревожная стабильность нулевых, консервативная паника 2010-х, которые рифмуются с 1980-ми так же, как те – с послевоенными 1950-ми (на это указывает и череда программных ремейков). Дафферы поэтапно описывают эпоху как шаги взросления, как жизнь от праздника до праздника: осознание смертности (первый сезон), знакомства с сильными чувствами (второй), желание определить себя и свершить некоторые перемены (третий). Все это в каком-то смысле про конечность – отмирание старого ради того, чтобы его место заняло новое. Потому закономерна компактность первого сезона, нескладность второго и манипулятивная избыточность третьего. Как и «Мстители», как и «История игрушек», «Очень странные дела» стараются вырваться из сформированной маскультурной песочницы, заглянуть за изнанку потрепанных образов и реплик-пустышек. Но там, думается, нечто совершенное другое – странное и рукотворное, как пресловутый Вилкинс из мультфильма Pixar, а может – уставшие и изможденные лица тех, кто рыдает под переливы кавера Питера Габриэла на Heroes Дэвида Боуи . Возможно, эта пестрая вселенная, как древние божки, просто не может жить без неистовой веры смотрящего. Возможно, она просто и не должна быть закончена, чтобы не лишить зрителя радости выдумать все по-своему – раз уж жизнь этого не позволяет. Впрочем, не то чтобы этого было достаточно. Алексей Филиппов
