13 октября 1933 года, ровно 90 лет назад, родился Марк Захаров
– режиссер, сценарист, художественный руководитель столичного театра «Ленком» и автор всенародно любимых фильмов-притч. Магический реализм Захарова находился в оппозиции к реализму социалистическому, государственно одобренному, из-за чего биография ленкомовоского Магистра наполнена эпизодами столкновения художника с цензурой. И все же язык не повернется назвать Захарова типичным для поры застоя культурным диссидентом: его сатирические сказки романтичны и беззлобны, и в то же время безжалостно фиксируют самые трагические элементы своего времени.
«Ну что же это у нас происходит. Вот как человек ничего не умеет — он сразу в режиссуру», – такими словами великая Татьяна Пельтцер
встретила нового главного режиссера Московского государственного театра имени Ленинского комсомола. Марку Захарову на тот момент было 40 лет. Его первый спектакль – «Дракон» по пьесе Евгения Шварца
– выдержал всего 17 показов в Студенческом театре МГУ. Потом не то чтобы запретили – скорее просто «прикрыли», сразу после знаменитого визита Никиты Хрущева на выставку абстракционистов в Манеже. Чуть позже история повторится, когда Захаров поставит в Театре Сатиры очень брехтовскую вариацию «Доходного места» Александра Островского. И снова кулуарный скандал – спектакль уж очень не понравился министру культуры Фурцевой. Опальное «Место» вырежут из репертуара, но поздно – оно уже довершило превращение своего постановщика в столичную знаменитость. В 1973 году Захарова назначат главным режиссером «Ленкома». Трудно понять, что это было: повышение или каторга? Вверенный ему театр в тот момент переживал не лучшие времена. С конца шестидесятых в «Ленкоме» эпоха кризиса, запущенного после отстранения от должности главного режиссера Анатолия Эфроса
. Моссовет сместил легенду, потому что оказался недоволен формированием репертуарной политики. Вместе с Эфросом со сцены на Малой Дмитровке ушли «первые перья». «Труппа была оголена», – вспоминал впоследствии Николай Караченцов
. Захарова поставили руководить умирающими подмостками, популярность которых неуклонно падала. Беспеспективняк, болото. Самое то для подающего надежды, но оскандалившегося режиссера, его аккуратно вывели с первых рядов куда-то на периферию. Столичная театральная история, как позже выяснится, циклична: через сорок лет схожая тактика ссылки в поскучневший без зрителя театр будет применена к Кириллу Серебренникову
. С тем же, что и у Захарова, результатом.
Захаров «каторги» как будто не заметил, сразу же поставил «Автоград XXI». «Научись разжигать костры. Научись сотворять миры. И с огнем ты приди в те места. Где пока еще темнота» – эта песня на стихи Юрия Визбора
оттуда. А за ним сразу последовал очень успешный «Тиль», написанный Григорием Гориным
на основе романа Де Костера «Легенда об Уленшпигеле». «Парень из нашего города», «Поминальная молитва». Конечно же, рок-опера «Юнона и Авось», в честь которой ленкомовцы впоследствии назовут самую звездную сборную советского любительского футбола. Ее командиром был Олег Янковский
, на воротах стоял Евгений Леонов
. На товарищеских матчах по пути гастролей театра фанатский сектор «Ленкома» заряжал оркестр. И сам Захаров сидел среди зрителей, внимательно наблюдая за тем, как его артисты гоняют мяч. Может быть, он и режиссировал их игру, превращая стадионную баталию в еще один спектакль? Реальность с щепоткой печального абсурда – его кредо. Первая режиссерская работа Захарова в кино случилась за год до «Ленкома», вместе с Александром Орловым
он поставил телефильм «Стоянка поезда – две минуты». Производственная история, отголосок шестидесятнической любви к сюжету о молодых специалистах в глуши, но в духе музыкального магического реализма. Молодой красавец-невропатолог Игорь Максимов (Олег Видов
) отправлен из благополучной столицы в заштатный город Нижние Волчки. Место магическое: местные жители здесь настолько не осведомлены о медицине, что отказываются болеть – поют песни, нежатся в лучах советского солнца и в поликлинике не появляются. Максимов в унынии и уже собирает чемоданы, чтобы отбыть обратно в Москву, но советский колдун, по совместительству Дед Мороз, Василий Назарович (Юрий Белов
) находит способ не допустить утечки ценных молодых кадров, подсовывая в почтовые ящики горожан медицинские справочники. Больных тут же становится хоть отбавляй…
«Стоянка поезда – две минуты» – новогодний фильм о любви и ипохондрии, первая для Захарова, еще очень осторожная, попытка построить кино на сочетании реальности и странности. Детище театрального режиссера еще не «Ленкома», а Театра Сатиры – сцены, рожденной некогда из синергии журнала «Крокодил» и дважды утонувшего – сначала реально в разливе Москвы-реки, а позже политически в революции, – кабаре «Летучая мышь». Фильм не был рассчитан на показ в кинотеатрах: его транслировали по ТВ в преддверии Нового года, а потом тихо забыли. В пантеон «оливье-комедий» он так и не встроился: не столько из-за своей экспериментальности, сколько из-за все той же пресловутой «полки». После громкого отъезда Видова из СССР «Стоянка поезда» пропала из эфира на десятилетие, что равноценно для телефильма убийству. Скучал ли Захаров по «Стоянке поезда», чувствовал ли обиду за жестокое литование? Вряд ли всерьез: он знал правила игры. «Телефильм считался отхожим промыслом», – скажет режиссер уже в XXI веке, констатировав неприкаянность огромного пласта советской кинематографической культуры. Варяги из большого кино и театра, сценаристы, драматурги, операторы, являлись на ТО «Экран» за сезонной халтурой. Оператор Георгий Рерберг
после «Иванова детства» снимал «Здравствуйте, я ваша тетя!». И снимал блестяще, с огоньком, но в рукаве его все это время прятался козырь большого международного фильма «Мелодии белой ночи»… Кино для телевизора было сиротливо и открыто для экспериментов, и Захаров обнаружил в нем неожиданную силу. Сегодня бы сказали – маркетинговую или, может даже, франшизную. Его телефильмы стали частью «Ленкома», перелившегося из театра в новое агрегатное состояние. Эфирное – во всех смыслах. На протяжении своей (весьма недолгой) кинокарьеры Захаров будет принципиально снимать в кино «своих». С ними и работать проще, и польза главному делу жизни – «Ленкому» – очевидна.
Атака театра на телевизор была громкой. В январе 1977 года выходит «12 стульев», и советские зрители мгновенно делятся на два враждующий лагеря. Споры о том, какую адаптацию произведения Ильфа
и Петрова
считать главной, не утихают до сих пор. Версия Гайдая
– обаятельный, но сдержанный буфф, экранизация по-советски точная и масштабная. Интерпретация Захарова – нэпмановский театр-балаган в тесных (под стать телекадру) декорациях «четыре к трем». Остап Бендер Андрея Миронова
, в отличие от своего визави Арчила Гомиашвили
, отлично понимал, что он не живой человек, а литературный персонаж, ведомый голосом рассказчика Зиновия Гердта
. Он растворялся в воздухе, переодевался на лету и с особой жестокостью швырял об пол ничего не подозревающую танцовщицу Любовь Полищук
. А ведь еще и пел, и пел много, танцуя на палубе воображаемого фрегата, о белых парусах. Этот сын турецкоподданного не видел никаких «четвертых стен», охотно впускал зрителя в свои фантазии и сверлил камеру холодным глазом (глаза у Миронова накрашены очень в духе декадентских мелодрам «до исторического материализма»). В общем, позволял себе немыслимое вольнодумство по отношению к обласканному идеологией тексту. Многие – и Гайдай в первых рядах – объявят «12 стульев» Захарова чуть ли не преступлением против первоисточника. Злодей превратил родную советскую сатиру в какой-то театр «Колумб» с музыкальными номерами и фестончиками! Зритель тоже распробует новую теле-театральную волну не сразу: успех «Стульев» будет коваться в повторных показах. Оттепельное поколение со скрипом, но все же примет экранизацию произведения, которое до того было сакральным. Время эксцентрических форм наступает неспешно.
Читать: Фронтовики смеются: «Крепкий орешек» — военная эксцентрическая комедия, которую не поняли
За экспрессией Миронова, сиречь за авантюрной открытостью его героя миру и бесславным концом его надежд, уже прослеживается будущее нового захаровского кино: романтичного, безнадежного приключения то ли по сказкам, то ли по абсурдистским анекдотам. Остап Бендер на смертном одре поет зрителю о белом парусе, и срывается на истошный крик, когда опасная бритва разрезает ему горло. Жил комбинатор грешно – и умер смешно, обойдемся без траура. Тем более, что смерть – возможно, не самое худшее окончание для любой сказки. Депрессивную максиму эпохи застоя, «Не прощу проклятому кассиру этой фальши в нотах и в судьбе» (Юрий Ряшенцев
), Захаров облачает в форму печальной комедии. Как в старой шутке, когда просишь Джинна, чтобы у тебя все было. «У тебя все было», – отвечает исполнитель желаний и исчезает, выполнив свою миссию.
Советская Новая волна – «Июльский дождь», «Дайте жалобную книгу», «Мой младший брат» – обещала, что будущее обязательно будет, что не за горами это сказочное «жили долго и счастливо». Наступит уже вот-вот, надо только подождать, а там и умирать не надо – на это надеялись ровесники Захарова, пришедшие в кино немного раньше и потому оставившие в нем отпечаток своего наива. К концу семидесятых, когда Леонид Ильич Брежнев оказался награжден третьей Звездой Героя и вне всякой совести – Орденом «Победа», случилось страшное осознание: счастье осталось в прошлом, а сейчас длится пост-прошлое, обезличенное, никакое. Озорной Волшебник (Янковский) из «Обыкновенного чуда» уже совершил все свои подвиги и каверзы, ушел на покой и уныло живет где-то в глуши. Его дом – декорация передвижного театра, жена (Ирина Купченко
) – фантом. Волшебник с умилением встречает Медведя (Александр Абдулов
), некогда заколдованного в человека в результате жуткой забавы. У него гостит нелепый Король (Леонов), оправдывающий свой деспотизм плохой наследственностью. Трактирщик Эмиль (Юрий Соломин
) живет мыслями о неслучившемся счастье, пижонистый аpparatchik, министр-администратор (Миронов), только и ждет часа, когда можно будет взобраться на трон. В захаровском лимбе все находятся в ожидании трагического финала любви Медведя и Принцессы (Евгения Симонова
), потому что знают: хэппи-энда ну никак быть не может, закон королевства не велит. А когда трагедии не случается, разводят руками: ну, чудо. Бывает иногда, но не привыкайте. Волшебник – вот уж был мастер чудес – но разве ему это помогло? На дальней дистанции привычный порядок вещей все равно взял вверх… Герои прошлого, опять же, уходят, а новые не спешат появляться. Способный к умопомрачительным подвигам барон («Тот самый Мюнхгаузен») дожил до тех лет, когда его свершения превратились в небылицы. Стареющая рок-звезда выглядит в герцогстве модельера Леонида Броневого
и доброго бюрократа Игоря Кваши
бельмом на глазу рационализма, некомфортным напоминанием о том, что войну Англии можно объявить «снизу», без учета мнения начальства. Скучные функционеры и алчные родственники находят способ заставить сказочного диссидента отказаться от своих опасных побасенок, убивают его, а потом канонизируют, как локальную туристическую достопримечательность. Народная память запечатлела призыв Мюнхгаузена к скучным людям: «Улыбайтесь, господа!». Хотя кажется куда более важным, что начинал он свою фильмообразующую реплику со слов «Господи. Если бы вы знали, как вы мне все надоели».
Как Мюнгхаузен, а вместе с тем и как опальные маршал Георгий Жуков, Владимир Маяковский, Сергей Эйзенштейн
(всех их любить посмертно оказалось легче, чем прижизненно), умирает и писатель Джонатан Свифт, к которому приставлен в качестве психотерапевта доктор Ричард Симпсон. «Дом, который построил Свифт» уже слабо похож на сказку, хотя по столу писателя и бегают забавные лилипуты Рельб (Александр Збруев
) и Флим (Караченцов). Ежедневно Свифт репетирует свои похороны, готовясь отойти в иной мир, прибывает, как предвестник «Смерти автора» – драматург Горин перещеголяет в смыслах самого Ролана Барта – летающий город Лапута, символ угрозы Ирландии со стороны британской метрополии. Обыватели пытаются вспоминать свои прошлые жизни, рациональный доктор сходит с ума и осознает себя Гулливером. 1982 год, в самом разгаре «эпоха пышных похорон», а жители Дублина иронизируют: смерть наступает «сегодня, как обычно, в пять часов».
Смотреть онлайн: «Тот самый Мюнхгаузен»
«– У вас есть билет на похороны Черненко? – На эти спектакли у меня абонемент». От таких параллелей комиссия при Центральном телевидении, наверное, полным составом перекрестится, и спрячет «Свифта» до лучших времен и генсеков помоложе. Фильм выйдет уже при Горбачеве, но Захарова препоны уже не могли остановить. В своем сказкотворчестве он неминуемо должен был возвратиться к «Дракону», с которого когда-то началась его театральная карьера и довести дело до конца. Это случится уже в тот момент, когда режиссер прочно встроится в систему гласности, став лицом интеллектуального противостояния режиму. «Убить дракона», холодная декорация тоталитаризма с размышлениями о том, что ящера надо искать не только внешнего, но и внутреннего, происходят уже в эпоху телепрограмм «Взгляд» и «Серпантин». В них Захаров призывает похоронить Ленина, беседует с Мерабом Мамардашвили о кино (философ больше всего любит смотреть вестерны). Здесь же, на ниве телеэфира, он сожжет свой партийный билет. Зритель смотрел на это преображение сказочника и думал: как же так вышло? Он же был так добр, так весел... Спустя много лет — нет ни той страны, ни тех программ, ни самого мастера — уже не видится противоречий. Зато видится символизм: кинокарьера Марка Захарова была полностью посвящена одной единственной исторической эпохе, и прекратил он снимать ровно в тот момент, когда эта эпоха, внутри казавшаяся бесконечным Чистилищем, приблизилась к своему завершению. В ней было много драконов и обиженных реальностью героев, совершались не только подвиги, но и ошибки. На одного короля в железной короне приходилась пара-тройка подлиз, один карьерист, один мошенник Калиостро (Нодар Мгалоблишвили
). Но вместе с тем, была и печальная магия, и, что самое главное, искорка бытового энтузиазма. Какие бы сатирические странности не творились в королевствах Захарова, в них всегда находилось место оркестру и танцам.
Открывающая сцена «Формулы любви» — разбитной танец средневековых артистов, разукрашенная пляска смерти — что-то веселое, жуткое первобытное, как сама жизнь. Много лет спустя Магистр именно через этот бег даст характеристику русскому характеру: «Все-таки сидит в нас какая-то радостная ширь, радостный азарт, радостное движение неизвестно куда, но веселое движение». И происходит это движение постоянно, вне зависимости от политических и погодных температур. Максим Гревцев
13 октября 1933 года, ровно 90 лет назад, родился Марк Захаров – режиссер, сценарист, художественный руководитель столичного театра «Ленком» и автор всенародно любимых фильмов-притч. Магический реализм Захарова находился в оппозиции к реализму социалистическому, государственно одобренному, из-за чего биография ленкомовоского Магистра наполнена эпизодами столкновения художника с цензурой. И все же язык не повернется назвать Захарова типичным для поры застоя культурным диссидентом: его сатирические сказки романтичны и беззлобны, и в то же время безжалостно фиксируют самые трагические элементы своего времени. фото: Фото со съемок телефильма "Обыкновенное чудо" «Ну что же это у нас происходит. Вот как человек ничего не умеет — он сразу в режиссуру», – такими словами великая Татьяна Пельтцер встретила нового главного режиссера Московского государственного театра имени Ленинского комсомола. Марку Захарову на тот момент было 40 лет. Его первый спектакль – «Дракон» по пьесе Евгения Шварца – выдержал всего 17 показов в Студенческом театре МГУ. Потом не то чтобы запретили – скорее просто «прикрыли», сразу после знаменитого визита Никиты Хрущева на выставку абстракционистов в Манеже. Чуть позже история повторится, когда Захаров поставит в Театре Сатиры очень брехтовскую вариацию «Доходного места» Александра Островского. И снова кулуарный скандал – спектакль уж очень не понравился министру культуры Фурцевой. Опальное «Место» вырежут из репертуара, но поздно – оно уже довершило превращение своего постановщика в столичную знаменитость. В 1973 году Захарова назначат главным режиссером «Ленкома». Трудно понять, что это было: повышение или каторга? Вверенный ему театр в тот момент переживал не лучшие времена. С конца шестидесятых в «Ленкоме» эпоха кризиса, запущенного после отстранения от должности главного режиссера Анатолия Эфроса . Моссовет сместил легенду, потому что оказался недоволен формированием репертуарной политики. Вместе с Эфросом со сцены на Малой Дмитровке ушли «первые перья». «Труппа была оголена», – вспоминал впоследствии Николай Караченцов . Захарова поставили руководить умирающими подмостками, популярность которых неуклонно падала. Беспеспективняк, болото. Самое то для подающего надежды, но оскандалившегося режиссера, его аккуратно вывели с первых рядов куда-то на периферию. Столичная театральная история, как позже выяснится, циклична: через сорок лет схожая тактика ссылки в поскучневший без зрителя театр будет применена к Кириллу Серебренникову . С тем же, что и у Захарова, результатом. фото: Марк Захаров на футбольном матче. Сборная "Ленкома" Авось против сборной журналистов Кемерова "Гонорар-82" Захаров «каторги» как будто не заметил, сразу же поставил «Автоград XXI». «Научись разжигать костры. Научись сотворять миры. И с огнем ты приди в те места. Где пока еще темнота» – эта песня на стихи Юрия Визбора оттуда. А за ним сразу последовал очень успешный «Тиль», написанный Григорием Гориным на основе романа Де Костера «Легенда об Уленшпигеле». «Парень из нашего города», «Поминальная молитва». Конечно же, рок-опера «Юнона и Авось», в честь которой ленкомовцы впоследствии назовут самую звездную сборную советского любительского футбола. Ее командиром был Олег Янковский , на воротах стоял Евгений Леонов . На товарищеских матчах по пути гастролей театра фанатский сектор «Ленкома» заряжал оркестр. И сам Захаров сидел среди зрителей, внимательно наблюдая за тем, как его артисты гоняют мяч. Может быть, он и режиссировал их игру, превращая стадионную баталию в еще один спектакль? Реальность с щепоткой печального абсурда – его кредо. Первая режиссерская работа Захарова в кино случилась за год до «Ленкома», вместе с Александром Орловым он поставил телефильм «Стоянка поезда – две минуты». Производственная история, отголосок шестидесятнической любви к сюжету о молодых специалистах в глуши, но в духе музыкального магического реализма. Молодой красавец-невропатолог Игорь Максимов (Олег Видов ) отправлен из благополучной столицы в заштатный город Нижние Волчки. Место магическое: местные жители здесь настолько не осведомлены о медицине, что отказываются болеть – поют песни, нежатся в лучах советского солнца и в поликлинике не появляются. Максимов в унынии и уже собирает чемоданы, чтобы отбыть обратно в Москву, но советский колдун, по совместительству Дед Мороз, Василий Назарович (Юрий Белов ) находит способ не допустить утечки ценных молодых кадров, подсовывая в почтовые ящики горожан медицинские справочники. Больных тут же становится хоть отбавляй… фото: Кадр из фильма "Стоянка поезда - две минуты" «Стоянка поезда – две минуты» – новогодний фильм о любви и ипохондрии, первая для Захарова, еще очень осторожная, попытка построить кино на сочетании реальности и странности. Детище театрального режиссера еще не «Ленкома», а Театра Сатиры – сцены, рожденной некогда из синергии журнала «Крокодил» и дважды утонувшего – сначала реально в разливе Москвы-реки, а позже политически в революции, – кабаре «Летучая мышь». Фильм не был рассчитан на показ в кинотеатрах: его транслировали по ТВ в преддверии Нового года, а потом тихо забыли. В пантеон «оливье-комедий» он так и не встроился: не столько из-за своей экспериментальности, сколько из-за все той же пресловутой «полки». После громкого отъезда Видова из СССР «Стоянка поезда» пропала из эфира на десятилетие, что равноценно для телефильма убийству. Скучал ли Захаров по «Стоянке поезда», чувствовал ли обиду за жестокое литование? Вряд ли всерьез: он знал правила игры. «Телефильм считался отхожим промыслом», – скажет режиссер уже в XXI веке, констатировав неприкаянность огромного пласта советской кинематографической культуры. Варяги из большого кино и театра, сценаристы, драматурги, операторы, являлись на ТО «Экран» за сезонной халтурой. Оператор Георгий Рерберг после «Иванова детства» снимал «Здравствуйте, я ваша тетя!». И снимал блестяще, с огоньком, но в рукаве его все это время прятался козырь большого международного фильма «Мелодии белой ночи»… Кино для телевизора было сиротливо и открыто для экспериментов, и Захаров обнаружил в нем неожиданную силу. Сегодня бы сказали – маркетинговую или, может даже, франшизную. Его телефильмы стали частью «Ленкома», перелившегося из театра в новое агрегатное состояние. Эфирное – во всех смыслах. На протяжении своей (весьма недолгой) кинокарьеры Захаров будет принципиально снимать в кино «своих». С ними и работать проще, и польза главному делу жизни – «Ленкому» – очевидна. фото: Фото со съемок телефильма "12 стульев" Атака театра на телевизор была громкой. В январе 1977 года выходит «12 стульев», и советские зрители мгновенно делятся на два враждующий лагеря. Споры о том, какую адаптацию произведения Ильфа и Петрова считать главной, не утихают до сих пор. Версия Гайдая – обаятельный, но сдержанный буфф, экранизация по-советски точная и масштабная. Интерпретация Захарова – нэпмановский театр-балаган в тесных (под стать телекадру) декорациях «четыре к трем». Остап Бендер Андрея Миронова , в отличие от своего визави Арчила Гомиашвили , отлично понимал, что он не живой человек, а литературный персонаж, ведомый голосом рассказчика Зиновия Гердта . Он растворялся в воздухе, переодевался на лету и с особой жестокостью швырял об пол ничего не подозревающую танцовщицу Любовь Полищук . А ведь еще и пел, и пел много, танцуя на палубе воображаемого фрегата, о белых парусах. Этот сын турецкоподданного не видел никаких «четвертых стен», охотно впускал зрителя в свои фантазии и сверлил камеру холодным глазом (глаза у Миронова накрашены очень в духе декадентских мелодрам «до исторического материализма»). В общем, позволял себе немыслимое вольнодумство по отношению к обласканному идеологией тексту. Многие – и Гайдай в первых рядах – объявят «12 стульев» Захарова чуть ли не преступлением против первоисточника. Злодей превратил родную советскую сатиру в какой-то театр «Колумб» с музыкальными номерами и фестончиками! Зритель тоже распробует новую теле-театральную волну не сразу: успех «Стульев» будет коваться в повторных показах. Оттепельное поколение со скрипом, но все же примет экранизацию произведения, которое до того было сакральным. Время эксцентрических форм наступает неспешно. Читать: Фронтовики смеются: «Крепкий орешек» — военная эксцентрическая комедия, которую не поняли За экспрессией Миронова, сиречь за авантюрной открытостью его героя миру и бесславным концом его надежд, уже прослеживается будущее нового захаровского кино: романтичного, безнадежного приключения то ли по сказкам, то ли по абсурдистским анекдотам. Остап Бендер на смертном одре поет зрителю о белом парусе, и срывается на истошный крик, когда опасная бритва разрезает ему горло. Жил комбинатор грешно – и умер смешно, обойдемся без траура. Тем более, что смерть – возможно, не самое худшее окончание для любой сказки. Депрессивную максиму эпохи застоя, «Не прощу проклятому кассиру этой фальши в нотах и в судьбе» (Юрий Ряшенцев ), Захаров облачает в форму печальной комедии. Как в старой шутке, когда просишь Джинна, чтобы у тебя все было. «У тебя все было», – отвечает исполнитель желаний и исчезает, выполнив свою миссию. фото: Фото со съемок телефильма "Тот самый Мюнхгаузен" Советская Новая волна – «Июльский дождь», «Дайте жалобную книгу», «Мой младший брат» – обещала, что будущее обязательно будет, что не за горами это сказочное «жили долго и счастливо». Наступит уже вот-вот, надо только подождать, а там и умирать не надо – на это надеялись ровесники Захарова, пришедшие в кино немного раньше и потому оставившие в нем отпечаток своего наива. К концу семидесятых, когда Леонид Ильич Брежнев оказался награжден третьей Звездой Героя и вне всякой совести – Орденом «Победа», случилось страшное осознание: счастье осталось в прошлом, а сейчас длится пост-прошлое, обезличенное, никакое. Озорной Волшебник (Янковский) из «Обыкновенного чуда» уже совершил все свои подвиги и каверзы, ушел на покой и уныло живет где-то в глуши. Его дом – декорация передвижного театра, жена (Ирина Купченко ) – фантом. Волшебник с
Смотреть все фото Биография Адама Сэндлера Актер появился на свет в семье учителя школы для медсестер и инженера-электрика. Пять лет семья жила в Бруклине, но потом перебралась в Манчестер. Там мальчик пошел в школу и открыл в себе неожиданный дар – смешить людей. Впрочем, Адам никогда не думал о
→ Подробнее:)
