Бог умер, и образ божий растлелся в человеке: «Идиоты» в МХТ им. Чехова - «Рецензии»

В МХТ имени А.П. Чехова состоялась премьера спектакля «Идиоты» Сергея Волкова , основанного на романе Достоевского «Идиот». Режиссер уже обращался к творчеству великого писателя в 2013 году: на сцене Санкт-Петербургского Театра им. Ленсовета он поставил «Преступление и наказание», где также сыграл Раскольникова. Десять лет спустя Волков репетировал «Идиота» в Театре им. Вахтангова с Юрием Бутусовым , но премьера не состоялась: Бутусов уехал из страны, а летом 2025 года трагически погиб. Теперь «Идиоты» на Малой сцене МХТ обретают особый, пронзительный смысл. Спектакль заканчивается голосовым сообщением Юрия Николаевича Сергею Волкову — оно звучит как благословение ученику на новый смелый диалог с Достоевским. фото: Александра Торгушникова / МХТ им. А.П. Чехова Зрители, входящие в зал, видят пространство, на котором трагедия уже свершилась. Четверо героев – Мышкин, Рогожин, Настасья Филипповна и Аглая – молчаливы, морально и физически истощены, неподвижно наблюдают со сцены, как заполняются ряды. Вокруг них – вылитое место преступления: мусор, разбросанные цветы, банки с голубой жидкостью. Стены тоже вымазаны голубой, липкой и тягучей краской. В ней же испачкан огромный тесак в руках Рогожина (Данил Стеклов ). Нет сомнений, что это условная, но оттого не менее жуткая кровь. Настасья Филипповна (Аня Чиповская ), хоть и сидит у стены, уже мертва, — её колени накрыты клеенкой. К лестнице приставлено «Тело мертвого Христа» Ганса Гольбейна Младшего – та самая картина, что в романе висела над дверью в доме Рогожина. Именно это полотно, однажды так потрясшее Достоевского («у иного вера может пропасть»), становится ключом к пониманию спектакля. Следуя за ним, Волков показывает, что происходит с людьми, когда они сталкиваются со смертью ума, смертью без воскресения. Гольбейновский Христос, здесь расположенный не горизонтально или вертикально, а под углом – символ распятой, не воскресшей надежды – дает новый ракурс на классику, становясь молчаливым свидетелем и полноправным участником действия. фото: Александра Торгушникова / МХТ им. А.П. Чехова Историю происшедшего издалека начинает Мышкин (Сергей Волков), прямо обращаясь к залу. Он неспешно рассказывает, как болел рассудком и жил в швейцарской деревне, где спас от поругания и позора смертельно больную Мари, которую соблазнил и бросил заезжий француз. Благодаря его отношению окрестные дети любили и жалели девушку, поэтому она умерла счастливая. «Через детей душа лечится», – говорит Мышкин. Такова его философия: думать и действовать как ребенок, в чем герой видит особую чистоту. Это, конечно же, сочетается с фразой Христа «Будьте как дети». «Я боялся сюда идти, боялся увидеть людей, которым сам принадлежу. Я очень хотел вас узнать. Я про вас много слышал плохого, – продолжает Мышкин, задевая актуальное. – Про вас, про русских, много пишут сейчас плохого. Когда вы заходили сюда, я смотрел на ваши лица. Я хотел убедиться, неужели и вправду этот верхний слой людей отжил свое время, ни на что не способен и может только молча умереть? И вот мы с вами встретились». С выходом из тени Рогожина начинается препарирование уже затронутых тленом героев. Не только князя, а каждого из них впору считать душевнобольным. Перепачканный «синей кровью» Стеклов создает мощный образ человека, в котором доминируют бешеная ревность и страсть. Являясь в одном белье, его герой говорит сразу за нескольких персонажей, спорит с внутренними Мышкиным и своим отцом, ведет себя как одержимый и размахивает тесаком. Отчаяние, сопровождающее вид этого человека, сродни тому, что рождается при взгляде на картину мертвого Бога. Рогожинская любовь, доведенная до припадка ненависти, приводит к убийству той, кто жадно желала свободы — в том числе от чужой жалости. фото: Александра Торгушникова / МХТ им. А.П. Чехова Романные диалоги превращаются в монологи умалишенных, вложенные в уста женщин – Настасьи Филипповны и Аглаи Ивановны (Полина Романова ). Первая, «женщина, которой все торговали», говорит то за себя, то за Тоцкого, рассказывая историю падения и позора, начавшуюся 18 лет назад и закончившуюся обещанием Мышкина спасти её честь женитьбой. Вторая в платье невесты, помешавшаяся от долгого ожидания предложения от князя, дает внутренний отпор матери, мечтает о смерти, «чтоб люди смотрели и плакали, глядя на нее в гробу», а в конце истово беснуется. Актерский ансамбль вычерчивает не любовный четырехугольник, а фигуру, где, вопреки законам геометрии, все углы острые. Хотя характеры преимущественно решены в русле классических трактовок (одухотворенный Мышкин, одержимый Рогожин), такую истеричную Аглаю припомнить сложно, да и Аня Чиповская удивительна в роли Настасьи Филипповны: в элегантном брючном костюме и шляпе, она несет в себе огромную разрушительную силу. Спектакль Волкова нелинеен — он сшит из реконструкции событий, нервных монологов, прямых обращений к залу и звучащих с кассетного магнитофона песен Цоя, которые, как и условно-современные костюмы, сминают время, приближая историю к нашему веку. «Идиоты» ощупывают зрителей, проверяют их пульс: те же ли мы люди, что и во времена Достоевского? Живые ли? Способны ли чувствовать боль? В финале, когда Рогожин убивает Настасью Филипповну, а Мышкин, пришедший на место преступления, сперва душит, а потом обнимает убийцу, хочется вновь взглянуть на картину Гольбейна. В попытке князя утешить палача рождается хрупкая, почти невероятная надежда. Пока не на воскресение – нет. На то, чтобы мы как общество получили шанс не оставаться в своем грехе — страшнейшем бесконечном одиночестве, без возможности прощения. фото: Александра Торгушникова / МХТ им. А.П. Чехова Екатерина Визгалова