«Человеческая жизнь не имеет сегодня здесь ценности»: Евгений Цыганов об уголовном преследовании Серебренникова и Сенцова - «Новости кино»

25 октября в прокат вышел фильм Наташи Меркуловой и Алексея Чупова «Человек, который удивил всех», в котором неизлечимо больной герой (в исполнении Евгения Цыганова ) пытается обмануть смерть с помощью переодевания. Евгений дал интервью Антону Долину для портала Meduza, в котором рассказал о свое отношении к откровенным сценам, немногословным ролям и уголовному преследованию деятелей культуры. На вопрос о трудностях, с которыми столкнулся актер, исполняя эту роль, Евгений ответил весьма распространенно, объяснив попутно, почему в нашем кино так мало откровенных сцен: «Я сейчас не готов погружаться в тонкости своей психологии и того, что для меня действительно дискомфортно. В этой истории такого было много. Я не так часто в кино раздеваюсь, например. Вообще считаю, что для русских артистов раздеваться в кадре — это не «тьфу». И даже разговаривать матом. У нас достаточно пуританское сознание — и я считаю, что это неплохо. Когда мы снимали «Оттепель», Тодоровский говорил: «Ребята, вообще-то надо целоваться в этой сцене, но вы так отвратительно это делаете, что давайте как-нибудь попробуем этого избежать». Немецкие артисты в каких-нибудь 1960-х годах прыгали голые по сцене — это совершенно их не смущало и у зрителя не вызывало оторопи. У нас, действительно, что на сцене, что в кино, это всегда «а-а-а-ах» — как холодной водой тебя обливают. Это всегда такое событие! А так-то там было физически сложно. Мы, естественно, снимали в ноябре, в холода, и бегать по лесу на каблуках, в платье и в чулках оказалось тоже серьезным испытанием. Пришлось прочувствовать, как непроста судьба актрисы. Это были достаточно трудные съемки. Но все-таки самое трудное в нашем деле — когда ты понимаешь бессмысленность происходящего. Когда ты тратишь часть своей жизни — и не понимаешь на что, чувствуешь, что это тотальная глупость и бесталанность. А когда ты видишь рядом с собой увлеченных, талантливых и красивых людей, то можно немножечко потерпеть холода и дискомфорт». Актер не считает, что излишняя «целомудренность» отечественных актеров и актрис - проблема, с которой надо работать. С другой стороны, это может быть признаком недостаточной приверженности профессии. «У тебя есть жена? Ты представь на секундочку, что она актриса и вы с ней живете, растите ребенка. Однажды она к тебе приходит и говорит: «Слушай, меня тут позвали сниматься в кино про женщину, которая решила отдаться всем соседям в доме. Для режиссера принципиально, чтобы постельные сцены были без дублера, чтобы это все делала я». Думаю, ты озадачишься вопросом, какого хрена твоя женщина, говоря «я пошла на работу», идет ложиться куда-то в кровать, где ее мацают десяток каких-то соседей в каком-то фильме. Я знаю, что на пробы «Человека, который удивил всех» приходили актеры, которые читали сценарий и говорили: «Ребята, это роль на «Оскар», но нет». У меня был опыт работы с Декланом Доннелланом (британский театральный режиссер - прим. ред.), и он мне в какой-то момент сказал, что я буду выбегать на сцену в стрингах в стразах. Я про себя думаю: с хера ли я побегу на сцену в стрингах в стразах? И говорю ему: — Я не смогу. Он спрашивает: — Почему? — У меня просто ноги обварены. — Серьезно?! — Да, — говорю. — Хочешь, покажу? Он говорит: — Не-не, не надо. И я выбегал в штанах и с голым торсом. Думаю, что тогда я не был прав. Попробую объяснить. Деклан такую важную штуку до нас пытался донести, она не имела прямого отношения к стрингам. У него есть книга «Актер и мишень», которая рассказывает про так называемые ставки. Речь о том, что я думаю: как же я, Женя Цыганов, выбегу на сцену в стрингах. Но это мои ставки личные, Жени Цыганова, — как мама будет на это смотреть, как друзья засмеют. Но если ты актер, и если ты серьезный актер, то не должен думать о своих личных ставках, когда выходишь на сцену или входишь в кадр, потому что надо думать про ставки персонажа. Если твой персонаж бежит по городу, выпрыгнув из пожара без трусов, то ты в этот момент — он. Это вопрос того, насколько ты профессионально подключаешься и не красуешься, насколько ты действительно способен погрузиться в характер и обстоятельства, принять ставки персонажа. И когда я смотрю на европейских или американских артистов, которые вытворяют порой черт знает что, когда я смотрю, не знаю, «Двадцатый век» и вижу сцену с мастурбацией Жерара Депардье и Роберта де Ниро , я думаю: ну вы конченные, вы просто психи, у вас просто нет вообще ничего святого, вы — отморозки! Я думаю: ну надо же! Ребята, а зачем вам это нужно, и вообще, что это такое? Огромный эпос, великолепная работа, но местами попахивает режиссерским самодурством. Хотя, наверное, я немного завидую их внутренней свободе. Таких примеров масса. Но когда артист говорит: я себе этого позволить не могу, — значит, артист себе этого позволить не может. Я, еще раз, не считаю, что это плохо. У нас не было сексуальной революции в стране. И надо признать, что великолепные русские артисты, на которых мы с тобой выросли, ни разу не то что не раздевались — даже не целовались в кадре. И при этом умели передать такую жизнь! Внутреннюю, безусловную, и делали это филигранно. Кстати, например, режиссер Годар говорил, что поцелуй — это последнее, через что режиссер может рассказать о любви. Есть в кино масса других выразительных средств». Цыганов, которого все мы знаем по достаточно однотипным ролям немногословного харизматичного сердцееда, объяснил склонность к подобным ролям: «Я бы с удовольствием сыграл роль болтуна, и, видимо, сейчас у Ромы Каримова в «Неадекватных людях — 2» так и будет. Но, честно говоря, я действительно не очень люблю слова в наших сценариях. Великолепные многословные диалоги — это событие, редкость. Иногда лучше промолчать, чем говорить какие-то необязательные ненужности. У меня было несколько ролей, где вообще не было слов, и я, честно говоря, всегда этому страшно радовался. Что касается какого-то там секса, мужественности, спасибо большое, но… Я читал интервью Гришковца , где он говорил, что есть такие актеры, как Женя Цыганов, который решил, что он — мачо, и вот он теперь везде мачо и не понимает, как глупо быть мачо. Но я вроде как не пытаюсь быть никаким мачо! Это внешнее впечатление — внутри я себя чувствую совершенно иначе. Я вижу персонажей: либо они мне интересны, либо нет — и тогда я пытаюсь, как правило, с этой истории соскочить. Пока еще, слава богу, я могу от каких-то вещей отказываться». «Я с удовольствием снялся бы в совсем пацанской истории. То есть я бы схватился за какое-нибудь «Криминальное чтиво», «На игле», «Банды Нью-Йорка» — или что-нибудь в таком духе, где суровые дядьки делают какие-то суровые дела и где женщины просто отсутствуют в принципе. Таких фильмов, наверное, у меня и не было. Мне предлагала девушка одна играть скинхеда питерского, но все равно это к романтической истории сводилось. Но я не очень большой поклонник мелодрамы или, например, романтической комедии. Это я не очень, честно говоря, люблю. Хотя…» Актер так же объяснил, что побудило его выступить в поддержку Олега Сенцова : «Я, честно говоря, считаю себя человеком не очень политизированным. И действительно плохо разбираюсь, признаюсь, в этих всех делах. Понимаю, что до правды у меня нет возможности добраться, и, честно говоря, думаю, что артистам в политике делать нечего. Но первая тронувшая меня история касалась дела Юрия Дмитриева. Он близкий человек моих коллег и друзей, он очень поддерживал киношколу, в которой я учился. И о нем отзывались как о совершенно удивительном, необыкновенном человеке. Когда с ним эта беда произошла, то, честно говоря, я думал, что это местечковая история. И стал с этим для себя разбираться, вплоть до каких-то там звонков. Мне было сказано, что лучше в это вообще не соваться — просто чтобы не запятнать репутацию. В этот момент мне стало немного стыдно за себя. Я понял, что мне это важно; что то, что происходит, — даже не показательное выступление, а просто поклеп. Что это дело сфабриковано и сшито грубыми нитками. В конечном счете чем мы занимаемся? Я считаю, что театр — это все-таки про гуманизм, про внимание к человеку, про сострадание. Мы приходим в кино и театр за состраданием. Идем, допустим, на «Нимфоманку» и там видим проблемы какой-то 14-летней девочки, которая к нам вообще не имеет никакого отношения. Но вдруг мы как бы подключаемся и сопереживаем. И в жизни случаются истории, к которым ты подключаешься. Чувствуешь за этим несправедливость, невнимание, равнодушие. Ситуация с Сенцовым, когда уже весь мир кричал: пожалуйста, обратите внимание, как-то хоть прокомментируйте, что происходит? Ситуация с Кириллом Серебренниковым , когда все говорят: ребята, это же не про воровство! В ответ молчание. Потому что насрать на то, что вы чувствуете, на то, что вы думаете, на их родителей. Потому что человеческая единица, человеческая жизнь по большому счету не имеет сегодня здесь ценности. А искусство пытается говорить о том, что человеческая жизнь бесценна, как и человеческая личность, права, индивидуальность. Поэтому вот так сложилось. Мне-то, собственно говоря, просто предложили прочитать рассказы Сенцова. Я взял их — и увидел в них живого человека, которого я знаю, которого понимаю. Он описывает свое детство, родителей, какие-то истории из жизни. Обычный, нормальный пацан, который может быть моим другом, братом, сыном, кем угодно. И я бы не простил тем людям, которые в этом всем участвуют, если бы такая ситуация случилась с моим родным человеком. Почему же я должен ее отпускать и говорить «нет, меня это не касается», если он не мой сын или брат? К сожалению, понимаешь: ни мой голос, ни твой голос, ни голос там Изабель Юппер не имеют в этой ситуации никакого значения. Ни на кого во власти не произвела впечатления его голодовка 145-дневная, его истощенный, убитый организм, он никому не интересен. Он предлог, понимаешь, как у Пушкина в «Борисе Годунове», раздоров и войны. На мой взгляд, это чудовищно. Как чудовищно то, что продолжаются войны. Что эти дядьки, которые, по идее, должны как-то договариваться между собой и заниматься нашим с