Парк восьмидесятнического периода продолжает разрастаться: чтобы побывать на всех аттракционах четвертого сезона «Очень странных дел», у зрителей уйдет четыре часа — примерно столько длятся последние два эпизода, вышедшие в начале июля. Заслуживает ли этого инженерная мысль братьев Даффер, размышляет — разумеется, со спойлерами — Алексей Филиппов.Хоукинс в огне и руинах. Новая схватка с Изнанкой далась дорогой ценой. Официальная формулировка: семибальное землетрясение — или «божья кара» беспрецедентных (для США) масштабов. И это в 130 километрах от Индианаполиса, столицы штата. Такой же эффект финал четвертого сезона надеется произвести на зрителей, которые посмотрели заключительную дилогию четвертого сезона. Три часа и 40 минут на краешке любимого дивана. Как минимум 35 часов с момента, когда вы впервые нажали «Воспроизвести», заинтересовавшись ретро-новинкой Netflix 15 июня 2016-го.
Читать
Обзор четвертого сезона, если вы забыли/пропустили
«Очень странные дела» — важнейший маскультурный феномен этих шести лет, нравится вам это или нет. Критике четвертого сезона можно посвятить десятки текстов (упс, один как раз был у нас), но кончится он пятым — и точка. Тут важно разделять сериал и феномен: это для первого справедлива острота, что новые фокусы придумывает тот, у кого старые плохие; размышления о гендерном дисбалансе, о карикатурности ЛГБТ-персонажей и одного коренного американца в состоянии перманентного просветления; мысль, что строить фактически 140-минутный фильм по принципу «сядем на пенек — поговорим по душам» попахивает драматургическим и режиссерским бессилием; возмущение, что Дафферы вновь и вновь вводят второстепенных персонажей только для того, чтобы одного из них потом демонстративно убить; что всемогущая
Одиннадцатая теперь уже откровенно ломает драматический баланс.
Четвертый сезон вообще выглядит чрезмерно функциональным: персонажи и целые сюжетные линии возникают ровно потому, что кто-то должен оказаться в точке Х, иначе финальный узор не сложится. И не так, в сущности, важно, будут ли герои ходить по кругу или мчаться куда-то сломя голову, чтобы потом ломануться обратно, если походя будут раскрыты бесценные детали их душевного состояния или биографии. Как будто
один Даффер писал диалоги, пока
второй брат корпел над картой, прокладывая сюжетные маршруты, которые позволят растянуть сюжет на девять не слишком изобретательных фильмов.
Слушать
Подкаст о «Бескрайней ночи» — изобретательного родственника «Странных дел»
Но вот мы здесь — и ничего из вышесказанного для «Очень странных дел»
не в новинку, тем более — не фатально для статуса сериала. Любят его не за это, хотя будут по-своему правы и ценители ностальгических артефактов, и адепты жанровой игры, и просто те зрители, кто влюблен в персонажей (или хотя бы некоторых из них) безвозмездно, как можно обожать только вымышленных людей. Тут начинается Stranger things как феномен — и снова можно включить старперское радио, дескать, герои-функции оживляются актерской харизмой, а набор разрозненных сцен как будто и придуман для того, чтобы его пересказывать в компании, в школе. А помните, как
Эдди лабал на гитаре посреди Изнанки? А помните, как
Нэнси отняла дробовик у капитана баскетбольной команды, когда наши герои встретили спортсменов-вигилантов в оружейном магазине? А помните, как
Майку скормили пиццу с ананасами? А помните это? А помните то? А помните?..
Если же строить гипотезы, почему аттракцион братьев Даффер остается непотомляем (sic!), то можно предположить следующее. «Очень странные дела» не просто
эксплуатируют мифическую мощь 80-х и не со злым умыслом маскируют драматургические шпалы неловкими, а порой и гротескными разговорами героев о мечтах и детстве. Все, конечно, оттуда: из 80-х — современная развлекательная индустрия с общественными невзгодами, из детства — проблемы каждого отдельно взятого зрителя, который ловит катарсис пополам с паническими атаками от эффекта узнавания (LEGO в носу? что? да!). Просто именно в точке пересечения этих общих категорий как будто какой-то разговор только и возможен.
Читать
Мифы и легенды поп-культуры на примере «Секретных материалов»
Как
Уилл маскирует свои чувства к Майку при помощи двойной метафоры: как бы примеряя инаковость Джейн и описывая, какую роль друг на самом деле играет в ее (и его) жизни, снабжая этот портрет чертами рыцаря из фэнтези, чей щит украшен исполинским рисунком сердца. Так и Дафферы говорят о чем-то наболевшем — семейных потерях и глобальных катаклизмах, — делая вид, что это все веселое приключение, снабженное отсылками и чит-кодом в виде Одиннадцатой-Джейн, которая придет и исправит (почти) все. Так и работает массовая культура, маскируя персональные фрустрации под видения надежды мирового (или как минимум национального) масштаба.
И вот подростки в финале Stranger things как будто «седеют», превращаются в маленьких взрослых, которые не знают, что им делать, если некуда мчаться на велосипеде, а городские легенды так и остались байками местной детворы и безумцев.
Лукас артистично читает вслух «Талисман»
Стивена Кинга,
Дастин хромает как ветеран, вернувшийся из горячей точки, Джейн и
Джойс держатся за руки — и их обмягшие кисти контрастируют с той решительностью, какую они еще недавно проявляли, но воплощают то великое сочувствие, которое веками несут на плечах матери и вдовы.
Читать
Стивен Кинг ушел из России — вспоминаем, что он нам подарил
Звучит тревожная музыка. На горизонте багровеет туча последнего испытания. Герои в рапиде высыпают на увядающее поле. Они снова вместе — это хорошая новость. Это еще не конец — это известие похуже. Какие раны пытаются заговорить братья Даффер — вопрос из области психоанализа и инсинуаций злых языков. Оставят ли они в живых всех основных персонажей, снова придумав кого-то второстепенного, чтобы пафосно отправить на тот свет, — допустим, загадка. Работает ли эта схема с двойным шифром массовой культуры, которая десятилетиями поет оду дружбе и людям, подобным сердцу, — вопрос риторический. Одиннадцатая, спаси и сохрани.
Алексей Филиппов
Парк восьмидесятнического периода продолжает разрастаться: чтобы побывать на всех аттракционах четвертого сезона «Очень странных дел», у зрителей уйдет четыре часа — примерно столько длятся последние два эпизода, вышедшие в начале июля. Заслуживает ли этого инженерная мысль братьев Даффер , размышляет — разумеется, со спойлерами — Алексей Филиппов. Хоукинс в огне и руинах. Новая схватка с Изнанкой далась дорогой ценой. Официальная формулировка: семибальное землетрясение — или «божья кара» беспрецедентных (для США) масштабов. И это в 130 километрах от Индианаполиса, столицы штата. Такой же эффект финал четвертого сезона надеется произвести на зрителей, которые посмотрели заключительную дилогию четвертого сезона. Три часа и 40 минут на краешке любимого дивана. Как минимум 35 часов с момента, когда вы впервые нажали «Воспроизвести», заинтересовавшись ретро-новинкой Netflix 15 июня 2016-го. Читать Обзор четвертого сезона, если вы забыли/пропустили «Очень странные дела» — важнейший маскультурный феномен этих шести лет, нравится вам это или нет. Критике четвертого сезона можно посвятить десятки текстов (упс, один как раз был у нас), но кончится он пятым — и точка. Тут важно разделять сериал и феномен: это для первого справедлива острота, что новые фокусы придумывает тот, у кого старые плохие; размышления о гендерном дисбалансе, о карикатурности ЛГБТ-персонажей и одного коренного американца в состоянии перманентного просветления; мысль, что строить фактически 140-минутный фильм по принципу «сядем на пенек — поговорим по душам» попахивает драматургическим и режиссерским бессилием; возмущение, что Дафферы вновь и вновь вводят второстепенных персонажей только для того, чтобы одного из них потом демонстративно убить; что всемогущая Одиннадцатая теперь уже откровенно ломает драматический баланс. Четвертый сезон вообще выглядит чрезмерно функциональным: персонажи и целые сюжетные линии возникают ровно потому, что кто-то должен оказаться в точке Х, иначе финальный узор не сложится. И не так, в сущности, важно, будут ли герои ходить по кругу или мчаться куда-то сломя голову, чтобы потом ломануться обратно, если походя будут раскрыты бесценные детали их душевного состояния или биографии. Как будто один Даффер писал диалоги, пока второй брат корпел над картой, прокладывая сюжетные маршруты, которые позволят растянуть сюжет на девять не слишком изобретательных фильмов. Слушать Подкаст о «Бескрайней ночи» — изобретательного родственника «Странных дел» Но вот мы здесь — и ничего из вышесказанного для «Очень странных дел» не в новинку, тем более — не фатально для статуса сериала. Любят его не за это, хотя будут по-своему правы и ценители ностальгических артефактов, и адепты жанровой игры, и просто те зрители, кто влюблен в персонажей (или хотя бы некоторых из них) безвозмездно, как можно обожать только вымышленных людей. Тут начинается Stranger things как феномен — и снова можно включить старперское радио, дескать, герои-функции оживляются актерской харизмой, а набор разрозненных сцен как будто и придуман для того, чтобы его пересказывать в компании, в школе. А помните, как Эдди лабал на гитаре посреди Изнанки? А помните, как Нэнси отняла дробовик у капитана баскетбольной команды, когда наши герои встретили спортсменов-вигилантов в оружейном магазине? А помните, как Майку скормили пиццу с ананасами? А помните это? А помните то? А помните? Если же строить гипотезы, почему аттракцион братьев Даффер остается непотомляем (sic!), то можно предположить следующее. «Очень странные дела» не просто эксплуатируют мифическую мощь 80-х и не со злым умыслом маскируют драматургические шпалы неловкими, а порой и гротескными разговорами героев о мечтах и детстве. Все, конечно, оттуда: из 80-х — современная развлекательная индустрия с общественными невзгодами, из детства — проблемы каждого отдельно взятого зрителя, который ловит катарсис пополам с паническими атаками от эффекта узнавания (LEGO в носу? что? да!). Просто именно в точке пересечения этих общих категорий как будто какой-то разговор только и возможен. Читать Мифы и легенды поп-культуры на примере «Секретных материалов» Как Уилл маскирует свои чувства к Майку при помощи двойной метафоры: как бы примеряя инаковость Джейн и описывая, какую роль друг на самом деле играет в ее (и его) жизни, снабжая этот портрет чертами рыцаря из фэнтези, чей щит украшен исполинским рисунком сердца. Так и Дафферы говорят о чем-то наболевшем — семейных потерях и глобальных катаклизмах, — делая вид, что это все веселое приключение, снабженное отсылками и чит-кодом в виде Одиннадцатой-Джейн, которая придет и исправит (почти) все. Так и работает массовая культура, маскируя персональные фрустрации под видения надежды мирового (или как минимум национального) масштаба. И вот подростки в финале Stranger things как будто «седеют», превращаются в маленьких взрослых, которые не знают, что им делать, если некуда мчаться на велосипеде, а городские легенды так и остались байками местной детворы и безумцев. Лукас артистично читает вслух «Талисман» Стивена Кинга , Дастин хромает как ветеран, вернувшийся из горячей точки, Джейн и Джойс держатся за руки — и их обмягшие кисти контрастируют с той решительностью, какую они еще недавно проявляли, но воплощают то великое сочувствие, которое веками несут на плечах матери и вдовы. Читать Стивен Кинг ушел из России — вспоминаем, что он нам подарил Звучит тревожная музыка. На горизонте багровеет туча последнего испытания. Герои в рапиде высыпают на увядающее поле. Они снова вместе — это хорошая новость. Это еще не конец — это известие похуже. Какие раны пытаются заговорить братья Даффер — вопрос из области психоанализа и инсинуаций злых языков. Оставят ли они в живых всех основных персонажей, снова придумав кого-то второстепенного, чтобы пафосно отправить на тот свет, — допустим, загадка. Работает ли эта схема с двойным шифром массовой культуры, которая десятилетиями поет оду дружбе и людям, подобным сердцу, — вопрос риторический. Одиннадцатая, спаси и сохрани. Алексей Филиппов
