Дмитрий Астрахан: «Актеров, слава богу, эпидемия заумной многозначительной пустоты не затронула» - «Интервью»

На сцене московского Театра Сатиры 24 июня состоится премьера спектакля «Убить папашу» по пьесе Джона Миллингтона Синга «Удалой молодец – гордость Запада». Написанный больше века назад текст о придурковатом парне Кристофере Мехоуне, бежавшем из родных мест после якобы убийства своего отца и заслужившем этим «смелым» поступком уважение и восхищение девиц из забытой ирландской деревушки, поставил известный режиссер театра и кино Дмитрий Астрахан

. Мы поговорили с ним об актуальности пьесы, необычном визуальном решении спектакля и народности произведений режиссера.

фото: Пресс-служба спектакля "Убить папашу"
Как появился спектакль «Убить папашу» и как появился он именно на сцене Театра Сатиры?
Мы с Александром Анатольевичем Ширвиндтом довольно давно обсуждали возможность совместной работы, а тут сложился момент, что и у меня возникла пауза в моих профессиональных делах, и театр мог себе позволить новую постановку. Так мы начали искать материал и остановились на пьесе Синга, ставшей в итоге спектаклем «Убить папашу» – может быть, не совсем обычным для Театра Сатиры, с точки зрения подхода и стиля. Это все-таки народная комедия, такой площадной театр, не салонный, а эмоциональный, грубый, реалистичный. Но нам показалось, что такая трагикомическая притча может стать неким новым взглядом на комедию и сатиру.
Несмотря на то, что пьеса появилась больше века назад, она, на мой взгляд, очень актуальна сейчас. Есть в ней высказывание на злобу дня по поводу «Не сотвори себе кумира».
Там много заложено: и «кумира не сотвори», и путь становления личности там прослеживается через историю этого парня, и вообще затрагивается тема обретения себя. Это же довольно мучительный путь, человеку приходится через многое пройти, чтобы вырваться из каких-то шаблонных представлений. Чтобы кем-то стать, наверное, надо совершить что-то очень яркое, прорваться, но убить папашу в каком-то виде придется. У каждого же есть свой папаша, внутри живущий, которого надо как-то преодолеть, вырваться от него, чтобы стать собою.

фото: Пресс-служба спектакля "Убить папашу"
Есть и корреляция с активно обсуждаемыми звездами Инстаграма или ТикТока.
Тоже есть эта тема, согласен. Одно дело представление о чем-то, а другое – столкновение с этим в реальности, которая может оказаться намного страшнее и разрушить наши представления о тех или иных вещах или героях.
А можете ли вы себе сотворить кумира из молодых, так скажем, звезд?
Наверное, мне в этом плане сложнее, все-таки есть накопленный опыт. Но я наблюдаю своих детей и вижу, что им нравится, – какие-то корейские группы, аниме, другие суперпопулярные вещи, которые порой вводят меня в некое недоумение. Но я им начинаю показывать в сравнение что-то другое и так рождается диалог.
Сразу ли вы нашли форму этого спектакля – с музыкальными вставками живого оркестра, с ярким даже не танцем, а неким перформансом, в котором задействованы все артисты?
Пьеса написана в 1907 году, это классика. Я думаю, что это самая великая ирландская пьеса, из которой вообще выросли все Макдонахи, вся современная модная ирландская драматургия. Это абсолютная основа так называемого народного реализма и перевернутого парадоксального сознания – все это Синг и придумал. Вообще это одна из самых ставящихся на Западе пьес, а у нас с ней просто не очень понимали, что делать. Ее в советское время ставил еще Дикий, а потом она была несколько табуирована, было непонятно, как относиться к ситуации, когда сын убил отца и, вроде бы, это смешно, и все в итоге живы, но как это оценивать с точки зрения общепринятой морали. С другой стороны, там папа – такой изверг, что не прибить его было нельзя. Но когда я решил сделать эту историю, мне показалось, что просто впрямую играть сюжет, естественно, нельзя, за ним должна стоять метафора, которая здесь важнее, в этом как раз и сила этого сюжета – он выходит на обобщение. Для прояснения смысла потребовались зонги, которые я решил сочетать с абсолютным натурализмом – на сцене бочка с реальной водой, реальные драки и крики. И вместе с абсолютно театральным приемом с живым оркестром это и создает необычную атмосферу спектакля, которая, надеюсь, получилась. В пьесе, конечно, ни зонгов, ни бочки с водой не было, спектаклю же они задают юмор и условность, которые, повторюсь, в сочетании с абсолютным реализмом должны дать свой зрительский эффект.

фото: Пресс-служба спектакля "Убить папашу"
Как вы сработались с актерами Театра Сатиры? Особенно с молодыми яркими исполнителями – Артемом Мининым, Анастасией Кузнецовой, сыгравшими главные роли.
Есть еще Лиана Ермакова, которая играет вдову, Антон Буглак в роли жениха Пегин Майк. Вообще работать было очень приятно, потому что у ребят прекрасная щукинская школа, они все люди одних театральных принципов и взглядов, которые мне очень близки, – импровизационного живого театра. Я с удовольствием приходил на репетиции, это была приятная, в хорошем смысле веселая творческая атмосфера. Ребята с очень большой отдачей работали, радостно приняли замысел, оценили подход реалистического разбора, что мы не играем некие непонятные символы, а играем страсти, людей, реальные отношения. Они выкладывались с самоотдачей, азартом, и это видно на сцене. Я понимаю, что к спектаклю можно будет относиться по-разному, но то, что в нем прекрасные актерские работы, для меня очевидно. Это же сложный жанр – смешной и трогательный, и в конце происходит драматический перевертыш, и история становится грустной, так что ты должен у зрителя вызывать разные чувства. И думаю, ребята это сделали.
Вы славитесь работой с актерами, в том числе молодыми. Как-то на ваш взгляд изменилась ситуация с актерами за то время, что вы работаете?
К счастью, изменений мало. С режиссурой много произошло изменений, а вот актеров, слава богу, эпидемия заумной многозначительной пустоты не затронула. Учат нормально, педагоги хорошие, традиции сильные, Станиславский жив. Эти основы составляют силу нашего искусства и рождают веру, что наше кино, телевидение, театр не будут окончательно побеждены КВН, а Станиславский – Масляковым. Все-таки и мировой опыт показывает – мы видим, что творится на том же Netflix, – что Станиславский торжествует, профессия в работе артистов сохраняется, есть блестящие роли и на них акцент и выстраивается, это по-прежнему собирает миллионы. Спецэффекты – спецэффектами, но в итоге все приходит к живым артистам и живым страстям, к умению передать человека, рассказать что-то новое о нем, человеческих сложностях и характерах. Причем в любом жанре. Мы восторгаемся, когда видим тонкую, глубокую игру артистов, она-то и заставляет нас идти в театр или смотреть кино. И у ребят это понимание есть, мозги им какой-то глупостью не засорили.

фото: Пресс-служба спектакля "Убить папашу"
Ваши актерские навыки как-то помогает в режиссуре? И когда вы как актер на площадке работаете, не хочется ли вам современным режиссерам, в том числе, и тем, кто только начинает свой путь, что-то подсказать с высоты вашего опыта?
Высота – вещь хорошая, главное – с нее не упасть. Дело в том, что когда я как артист иду работать к кому-то из режиссеров, я вообще всегда им благодарен за то, что меня выбрали среди других. Если я нужен режиссеру, то иду и стараюсь помочь, прежде всего, как артист, то есть моя помощь состоит в том, чтобы хорошо сыграть. Если я вижу, что могу что-то подсказать, то говорю. Если режиссеру это помогает, то он это берет, если он предлагает что-то другое, то я слушаю режиссера. Ирония и скептический взгляд ничего никогда не рождают, напротив ими столько можно прекрасных замыслов уничтожить! А много, может, даже не самых сильных замыслов можно поднять верой и азартом, уверенностью в победу – так, что они вдруг становятся значительными. Я уверен, что созидательна только увлеченность и погруженность. Если уж берешься что-то делать, надо считать, что ты делаешь что-то хорошее, в это верить и максимально искать, как это сделать, а не как это оценить и остаться на стороне скепсиса. Вообще критиком в нашем актерском и режиссерском творчестве быть нельзя, нужно соблюдать баланс.
Вам интереснее что-то самому ставить в кино и театре или соглашаться на идеи, которые вам предлагают как актеру?
Для меня актерство все-таки всегда было хобби, я и сниматься-то стал не так давно по большому счету. Я учился на режиссера, а актерство – это приятный бонус. Если есть свободное время, конечно, лучше, чем ничего не делать, посниматься в кино, посмотреть, как другие работают, в чем-то себя проверить, это такой тренинг. Режиссура – в театре и кино – для меня на первом месте, это самое интересное. И в этом смысле я очень счастливый человек, потому что в принципе я всегда делал то, что мне нравилось, что мне хотелось. Все-таки я снял больше 30 картин по тем сценариям, которые мне хотелось снимать, и не было заказух. Даже если я ставил спектакли к какой-то теме, то материал я находил тот, который нравился мне. Когда ты идешь работать артистом, то есть написанная роль, которую ты должен сыграть, и это уже другая история. Тут ты участвуешь в чужом замысле, окунаешься в мечты режиссера, сценариста, помогаешь их воплотить. Актер в этом смысле профессия более зависимая, но и в ней есть свои прелести, там тоже открываются свои горизонты, творческие интересы. Я смотрел на ребят в том же Театре Сатиры, когда мы почти три месяца репетировали по четыре часа в день, а то и больше, и это было счастливое профессиональное сближение. Мы общаемся, что-то придумываем, обсуждаем мотивации, погружение в некий мир, так что большущую часть своей жизни я занят, в общем-то, интересным делом, и очень радуюсь, когда и ребята этим горят, этим по сути живут. Это отличает всех артистов, не только московских, хотя здесь это особенно чувствуется, – ответственность к итоговому выходу на сцену. Они понимают, что придут зрители и смотреть будут на них, и это понимание рождает особое отношение к профессии даже у исполнителей эпизодических ролей.

фото: Пресс-служба спектакля "Убить папашу"
Сейчас вам воплощать свои режиссерские идеи легче в театре или в кино?
Легче все делать тогда, когда есть идея, которая тебе нравится. А театр это или кино – неважно. Если с тобой работают люди, которые тоже горят этой идеей, профессией, тогда все хорошо. Вот спектакль «Убить папашу» создавался именно так. Театр серьезно вложился в декорации, живой оркестр, вся труппа приняла этот замысел, очень здорово были пошиты костюмы, и получилось нарядное зрелище и недешевое, но на эти затраты пошли и директор театра, и Александр Анатольевич, за что я им очень благодарен. Так что легко, когда хотят все, а тяжело – когда хочешь только ты, без взаимности. В театре, правда, один нюанс – такое понятие как завтрашний день. Если ты что-то не так сделал, то ты можешь прийти завтра и это переделать, поправить с артистами, додумать, внести какую-то правку – это нормально. В кино любое изменение – это большие финансовые затраты, любые твои ошибки там стоят намного дороже, поэтому в кино и подготовки длиннее. В театре ты, конечно, тоже готовишься, но есть возможность к импровизационному поиску, в кино ты порепетировал, пришел на съемочную площадку и снял. У меня, конечно, были случаи, когда надо было что-то переснять, и ты шел на эту пересъемку, но это всегда серьезная вещь, которая требует денег.
Ваши работы в кино и в театре часто называют народными. Вы согласны с такой маркировкой?
С одной стороны, я не могу ей возражать, но с другой – не очень ее понимаю. Народность искусства же по-разному интерпретируется – и со знаком плюс, и как нечто примитивное. Хотя я не считаю свои работы примитивными, они глубокие. И если говорить именно про народную любовь, то, наверное, да, фильмы «Все будет хорошо» или «Ты у меня одна» стали абсолютным достоянием памяти и сознания многих поколений людей. Это приятно. «Все будет хорошо» – сложное, интеллектуальное произведение, на мой взгляд. Я много раз слышал от некоторых людей неожиданные интерпретации финала. А что там хорошо? Грустная же история. Фильм-то трагический абсолютно, умные люди видят, и зрители это видят. Вроде, «Все будет хорошо», но они плачут в конце и говорят: «Какой фильм оптимистичный». Это парадокс. Или фильм «Игра» народный ли? Он идет очень хорошо сейчас на платформах, но это сложный фильм. Так что мне всегда казалось, что «народность» – упрощенный ярлык, хотя спасибо за него, он признает, наверное, некую успешность, но все же мои картины достаточно сложные, дающие простор для размышлений и диспутов. Когда-то было прекрасное интервью Плисецкой, ее спросили, какие фильмы ей нравятся, что можно назвать великим кино. Она ответила, что это «Римские каникулы» и «В джазе только девушки». Там ее что-то попытались спросить про Тарковского, но она рассказала, почему именно эти фильмы великие: что это как воздух, как шампанское. Ты дышишь, живешь, погружаешься и растворяешься в этом фильме, ничего там не разгадываешь. Хотя что в этих «Римских каникулах»? Известная всем история про «принца и нищего» – принцессу и журналиста, – но я сам помню ощущения после этого фильма, когда такая, на первый взгляд, безделица вдруг вырастала до фантастического обобщения, когда я из зала выходил с чувством тоски, отчаяния и думал: «Боже мой, как несправедливо устроен мир, что есть силы выше тебя – ты полюбил и не будешь никогда с этим человеком. Есть что-то, что выше нас!». Есть в этом большая правда человеческая. Вот, мне кажется, умение, вроде бы, на простом, захватывающем сюжете достигнуть глубокого смысла, это самое главное, что должно быть в кино.

фото: Пресс-служба спектакля "Убить папашу"
Многие как раз сейчас ищут секрет такого успеха – что нужно российскому зрителю в театре и кино?
Какого-то секрета у меня точно нет. Меня еще в ленинградской театральной школе научили определенным законам работы. БДТ, Александринка – я вспоминаю спектакли, которые произвели на меня сильное впечатление, когда я был молодым, и я помню, что это всегда был все-таки рассказ про человека. Легко исполненный, занимательный, но все-таки про душу, про жизнь человеческого духа, если говорить пафосно. Но на сцене были живые люди, которых ты помнишь, о которых потом думаешь и можешь с ними себя ассоциировать. Так же и в кино, когда ты вдруг вспоминаешь какого-то персонажа и можешь поставить себя на его место, начинаешь жить с ним, забывая о том, что ты находишься в зрительном зале. Вот это главное, мне кажется. И никуда это не делось, и это будет работать дальше – с новыми формами и приемами. Если не будет человеческой драмы – в широком понимании, не жанрово, драма может быть и в комедии, и в трагедии, и в театре, и в кино, – ничего не сработает. Зритель же идет за этим – он платит за чистую страсть.
Маша Токмашева