Валентина Николаенко: «Я бы на месте министра культуры закрыла бы на год все киношколы» - «Интервью»

Кино-Театр.Ру продолжает совместный с Высшей школой кино «Арка» журналистский проект, посвященный кинообразованию. Героем новой публикации стала актриса, профессор Театрального института им.Щукина, главный педагог Мастерской «Актер кино и сериалов» (худрук – Заслуженный артист России Вячеслав Манучаров ) Высшей школы кино «Арка» Валентина Петровна Николаенко . С ней беседует Директор киношколы Вячеслав Ширяев . фото: предоставлено Театральным институтом им.Щукина Валентина Петровна, у нас в «Арке» необычная мастерская — она совмещает классическую театральную подготовку, то есть школу, которой уже много лет, и современные методы, которые требуют более высоких темпов. Для театра важна фундаментальная подготовка, для кино — умение сразу войти в нужное состояние для конкретной сцены. Как вы считаете, можно ли это вообще совмещать? Главное — что артист прежде, чем стать артистом, должен получить ремесло. Совершенно не важно, где он это делает, главное, чтобы он изучил азы профессии. Никому не приходит в голову сразу рисовать Мону Лизу — сначала рисуем горшочек, тень от горшочка и так далее. У артиста та же самая история — он должен немножко с собой познакомиться, сильно заставить себя работать, изучить себя и натренировать свой организм, чтобы знать его и уметь им пользоваться. Так как в «Арке», например, люди уже взрослые — эта задача ещё сложней, потому что недаром в театральные вузы принимают людей молодых, которые ещё помнят детские игры и легко верят во всю ерунду, которую они придумывают. А здесь люди взрослые, уже скептически настроенные. Плюс у них странное ощущение, что, придя на один год в любую школу, они выйдут оттуда Де Ниро, Ван Даммом или ещё кем-нибудь подобным. Это ошибка, заблуждение, и мне кажется, что самое главное — независимо от того, киношкола это, просто школа, театральный ВУЗ — весь первый год нужно заниматься собой, для того, чтобы потом немножно попробовать быть не собой, иначе ничего не успеваем. И тут нужна система, тут важно быть последовательным, не пропускать занятия, много работать дома — и всё это сложно для взрослого человека. Вот вы сказали про познание себя — это для меня очень свежо звучит, хотя, наверное, просто потому что я не был в системе, которую вы представляете. То есть вы себя ещё не познали? Я себя не познал точно. Хотя попробовал, я же у вас занимался первые два месяца в позапрошлом году. Что это включает в себя? Это внутренний какой-то взор? Знание каких-то скрытых резервов? Простите, всё это бред. Никакого внутреннего резерва. Познание себя — это понять, как моя нога ступает на лёд? И как моя рука мёрзнет? Что такое жить в темноте? Что такое верить, что это не коробка или класс, а что это какое-то место — лес или река. Что такое познание себя? Мы же взрослые люди, мы уже всё знаем, мы уже всё видели, у нас уже есть человеческий опыт. Но зритель ведь видит то, что видит. Артист выходит на сцену или встаёт перед камерой — у него тоже есть какое-то видение. Как управлять собой? Я всегда говорю студентам: представьте себе, что вы компьютер — а вы гораздо сложнее любого компьютера, изобретённого человечеством. Гораздо сложнее — потому что ещё есть психофизика. Так вот, как научиться? Надо изучить этот свой компьютер, как он действует, как он может раз — и заплакать, раз — и начать хохотать. Чтобы делать это так же, как вы нажимаете «Enter» на клавиатуре. А у каждого разные механизмы включения или одинаковые? Конечно, разные. Но учится-то 20 человек в группе? Ну и что. Мы показываем дорогу. Мы говорим: «Попробуйте». И здесь нет теории. Попробуйте. Попробуйте посмотреть на пол и увидеть на нём таракана. Попробуйте, поверьте, как ребёнок, который камень взял — и всё, это у него уже оружие, уничтожающее мир. И так далее. Вернуть себя к тому детскому непосредственному ощущению. Ещё раз повторяю, что людям взрослым это очень трудно, потому что есть огромная защитная броня, так что это требует очень больших усилий и педагогических, и студенческих. фото: Высшая школа кино "Арка" Валентина Петровна, за десятилетия, которые вы наблюдаете трансформацию или некую динамику в подготовке актёров, что на ваш взгляд меняется в лучшую сторону, что в худшую? Что меняется в лучшую? Когда я училась на актрису, мы очень долго занимались раскрепощением, потому что мы были очень зажатые советские дети. Сейчас надо преподавать закрепощение. Мнимая свобода, которой якобы мы все обладаем — это всё ерунда, нет никакой свободы. Это просто другая форма зажима. Как у тинэйджеров — они или сильно зажаты, или очень раскованы. Вот с человеком происходит такая же история. При обучении взрослых прежде всего нужно, чтобы они задумались — а зачем им это надо? Мотивация. Для чего? А какие бывают мотивации, которые вы признаёте? Я признаю мотивацию «Что-то я закостенел», «Что-то у меня спина не гнётся», «Я какой-то стал неживой. Я такой был.». То есть не про след в искусстве? Да какой след в искусстве. Как мой муж говорит: «С некоторых пор я потерял всякую свою весёлость». Для меня эти фразы абсолютно об этом, о необходимости работы над собой. Вернуться к живому существованию, что необходимо и в театре, просто в другой форме, и обязательно в кино. Здесь и сейчас я — живой человек, я на всё реагирую. У нас реакции же очень примитивные — последите за собой, у нас их 5, на все случаи жизни. В сериалах они все 5 и работают. Сериалы — это другая тема. Я хочу вывести на немного провокационную тему. Понятно, что киношколы готовят для киноиндустрии, понятно, что в так называемой киноиндустрии — другие стандарты: выработка, никаких репетиций. Можно ли так существовать актёру, не изнашивается ли он, или наоборот, получает какие-то скиллы, которые ему помогают быстро войти в кадр и моментально «включиться»? Актёры не изнашиваются. Это постоянная величина, актёру, чем больше его эксплуатируют, бьют, ругают, хвалят — тем лучше, ему всего всегда мало. Я бы на месте министра культуры Российской Федерации закрыла бы на год все киношколы и открыла только одни — школы сценаристов, потому что и кино, и театр — это прежде всего драматургия. Ой, спасибо. И бедным артистам нечего играть — почему они так держатся за театр, за эту копеечную зарплату — потому что там есть драматургия, там есть то, через что актёр может себя выразить. А когда на фоне белой стены выходят три человека, говорят пустые слова ни о чём, между ними ничего не происходит, нет никаких событий, потом в этом же костюме переходят в другой павильон и там то же самое повторяется — нечего играть. Поэтому сначала, мне кажется, надо сейчас всё бросить и учить сценаристов. Даже не режиссёров, для того, чтобы они пришли и мучились, как же им это снять, как же им решить эту сцену, как её придумать, а не так — «17-й номер давайте, да». И запретить самопробы. Их надо запретить, потому что самопроба — это самоуничтожение. Не может артист видеть себя со стороны. Мы в школе театральной боремся, чтобы убрать контроль. Боремся за то, чтобы перестать думать о себе, давай думать о содержании, о партнёре и так далее. Как только он себе поставил камеру, долго выбирает, с какой брови ему начать, понимаете, да? Артист может работать только под чужой волей. И ему тогда нужен режиссёр, который говорит: «Нет, дорогой, вот так, нет, а давай вот так» — вот тогда это проба. Вот вы сказали про драматургию, а вообще актёрам драматургию надо понимать? Обязательно. фото: предоставлено Театральным институтом им.Щукина А на каком уровне? На самом простом. Что происходит? Как я отношусь к этому человеку? Это драматургия. Потому что я могу вас любить или не любить, я могу вас подозревать, я могу вас ненавидеть, но я должна с вами общаться. Как существовать в предлагаемых обстоятельствах, что произошло, откуда я сейчас пришёл, что я хочу от этого человека, король он или холдинг возглавляет — не важно, современный материал или классический. Вы уже не первый раз ведёте годовую программу в нашей Мастерской, что на ваш взгляд удаётся, а что не удаётся сделать за этот год? Что удаётся? Мне кажется — может, это от большого самомнения — удаётся пробудить в них интерес к настоящей работе. К сожалению, это происходит позже. Хотелось бы сразу, но думаешь, ладно — там 16, здесь 30, но вот видите — они к концу собираются. Они к концу начинают понимать, что такое вместе, что такое энергия. То есть вот удаётся разбудить человека — будет он заниматься, не будет он заниматься — понимаете, меня это мало волнует, потому что моя работа такая, что я результаты увижу через 10 лет может быть, а может вообще не увижу. Когда он вырастет и превратится. Но я знаю одно, что всё, что я говорю, и то, чему я их учу — им это пригодится: в жизни, в разборках с мужем, в воспитании детей, в общении в коллективе, в работе и так далее. Это нужное качество — освобождение человека. Тогда – что не удаётся, а хотелось бы? Не удаётся справиться с бездельниками, лентяями, прогульщиками. Не удаётся, стыдно читать нотацию человеку 35 лет. У него двое детей, он должен зарабатывать, вы понимаете, и вот эта вилка. Мне кажется, как сказал великий Бисмарк, «в театре и в армии не может быть демократии». Здесь нельзя их гладить по голове, надо их заставлять, потому что они этого не умеют. А если говорить про следующий год — как вы думаете, что можно ещё сделать, что можно улучшить? Может, перейти на двухлетнее образование, либо ещё что-то? Мне кажется, год для такого возрастного контингента вполне достаточо. Мне кажется, нужно немножко поговорить о будущих планах, поменять программу. Мне кажется, что в уставе Высшей школы кино «Арка» должны быть прописаны обязанности студентов. Обязательно: пропуск без уважительной причины — объяснительная, если съёмка и отъезд — оформить это официально, болезни — должны быть справки. Значит, человек, пропустивший более 50%, не должен выходить на площадку. Не ходит — пошёл вон. Вот и всё, его сюда никто не звал, этого человека, и никто его насильно, по приговору суда не заставлял приходить. Поэтому все эти обиды, амбиции надо оставлять за дверью. Те, кто амбициозен — ушли, потому что им надо говорить «извините,