Марк Эйдельштейн: «Мне хочется все время ходить по грани» - интервью

Отечественные подростковые проекты набирают силу, а их авторы продолжают искать нового героя, на чью роль безусловно претендует 20-летний Марк Эйдельштейн

. В этом году с его участием вышло три премьеры: дебютная драма Наталии Кончаловской

«Первый снег», сериал «Смычок» о скрипаче, ввязавшемся в наркобизнес, и летняя история первой любви в приморском городке «Страна Саша» — последняя была показана на минувшем Берлинском кинофестивале, а 14 июля выйдет в российский прокат. И если в кино – что лишь вопрос времени – молодому артисту достаются роли подростков, то в театре он уже успел сыграть Иисуса Христа в постановке Аллы Сигаловой

. Мы поговорили с Марком о компромиссах в работе, авторском кино и свободе вопреки.

фото: Игорь Вавилов
«Страна Саша» – хронологически твоя первая главная роль в полном метре? Что-то первое, наверняка, запоминается больше всего, с флером романтики.
Мы снимали прошлым летом, я еще даже не окончил второй курс и ездил прямо с площадки сдавать сессию в Школу-студию. «Страна Саша» – моя первая работа с длинной дистанции и просто огромная любовь, реально. Первый мой серьезный внутренний запрос на роль, когда я понимал, что мне нужно держать внимание зрителя на протяжении полутора часов, которые идет фильм, ведь я там почти в каждом кадре. Я до сих пор уверен, что невозможно полтора часа смотреть на одного и того же человека. Особенно если это не супергерой, а обычный подросток. Это же скучно. А как сделать так, чтобы было интересно – вопрос. И поэтому я очень волновался перед съемками, придумывал какие-то детали – например, бусы, которые носит Саша. Но когда огромный стресс проходит, возникает чувство эйфории. Попав на площадку, я понял, что все круто, и просто начал работать – конкретно, без паники.
Насчет деталей – ты ведь в некоторых сценах носишь свою одежду?
Да, мне показалось, что мой герой мог бы ходить в такой жилетке, как у меня. Ее сделал мой друг из Нижнего Новгорода Женя Гусев – талантливый художник и дизайнер. Я очень верю в то, что он делает. На Берлинале только и разговоров было, что об этой жилетке!
В фильме мне особенно запомнилась сцена, где Саша в состоянии эмоционального раздрая берет разные тюбики красок и измазывает свое лицо. Вдруг у такого яркого эпизода какая-то особенная история создания?
У продюсера «Страны Саши» Кати Михайловой есть компания Vega Film, она сделала «Другое имя» с Ходченковой, «Конференцию» Твердовского. Я зашел к ней на сайт, все это прочекал и осознал, что сейчас буду сниматься в авторском кино. И начиная с первого съемочного дня всем напоминал, что мы делаем авторское кино. Мне так нравится это словосочетание. Еще я постоянно говорил, что мы поедем в Канны, потому что там любят авторское кино. Кроме Канн я вообще ничего не знал, а их знал, потому что от дедушки мне достался брелок с Каннского фестиваля 1954 года – он пианист и совершенно случайно там оказался. В общем, я очень ждал авторские сцены, что-то странное, что потом нужно оправдать. В Берлине меня спрашивали про смысл этого эпизода с красками. На съемках у меня была тетрадочка, где я все расписывал про своего героя. Саша – художник, он самовыражается через творчество, и в фильме это переломный момент для него, момент перерождения, где он будто снимает с себя кожу. Мы снимали эту сцену с одного дубля, потому что было немного времени и наш режиссер Юля Трофимова сказала: «Марк, вот эпизод, который ты так долго ждал, и его нужно сразу сделать хорошо».


Читать
Рецензия на сериал «Смычок»


В «Смычке» твой герой – скрипач, и ты сам умеешь играть на скрипке. А как у тебя обстояли дела с рисованием?
Я занимался в нижегородском театральном училище, где преподает моя мама, и полтора года ходил на кафедру живописи. Все это получалось у меня слабо. В то время я не интересовался художниками, писать натюрморты и слушать про цветовые переходы и пропорции мне было просто скучно, я не осознавал, что можно создавать свои миры. Перед началом съемок «Страны Саша» режиссер нашла для меня педагога, чтобы я научился писать в стиле Шиле, потому что в фильме есть кадры, где я сам рисую. И что-то стало получаться. Сейчас у меня есть скетчбук и дома стоит мольберт. Часто для роли нужны определенные скилы, и тебе помогают их получить. Кстати, в «Первом снеге» я учился играть на трубе. Это огромный бонус профессии и очень расширяет твой мир.
Твоих героев в кино окружает искусство – Бах, Шиле. По моим ощущениям, они близки тебе и в жизни. Кто еще для тебя важен из великих?
На меня очень повлияли певица Патти Смит и фотограф Роберт Мэпплторп – они про свободу вопреки. У Смит есть книга-воспоминание Just Kids про их совместную жизнь в Америке, когда они были еще молодые и неизвестные: они обносили магазины с пленкой и пластинками, Мэпплторп надевал женские платья, и его избивали в подворотнях, как Джокера, на глазах Патти, а она потом писала об этом песни, которые никогда не выходили.
Шиле, Бах, Оскар Уайльд, Смит и Мэпплторп – про эстетическое видение мира. Бродский говорил, что человек – существо эстетическое прежде, чем этическое, и мне это очень близко. Меня также потрясла книга «Критик как художник». Она о том, что нельзя видеть вещи такими, какие они есть и какими они кажутся. Если вещь равна себе – это очень скучно. Потому художники видели вещь от обратного, они смотрели как бы не вглубь, а с торца, и так зарождалось искусство. Мои родители и я пытались это взращивать во мне, что очень помогает в Школе-студии и на съемках. Это зародило во мне амбиции, в том числе режиссерские.

фото: Игорь Вавилов
Прошлым летом на фестивале веб-сериалов Realist Web Fest ты вместе с Юлей Ильиной и Егором Дроздом питчинговал проект «Поэма 2.0» о подростке, который уходит в академию МВД, и у него есть одна ночь перед присягой, меняющая многое в его жизни. В дримкасте были Епифанцев и Сангаджиев. Что сейчас с этой идеей?
Появился закон, запрещающий обсуждать образ президента и работников силовых структур, так что наш проект, конечно же, канул в лету. Оборачиваясь назад, я понимаю, что это был очень максималистский заход. Сейчас мне кажется, что свои высказывания, если тебя что-то тревожит, нужно грамотно кодировать. И не потому, что это высказывание могут отменить или задушить тебя из-за него – возможно, нет. Говорить мы можем, что хотим, дальше только вопрос последствий. Я пришел к тому, что нужно кодировать, потому что те, о ком мы говорили выше, великие именно потому, что они зашифровывали, использовали эзопов язык. Если ты хочешь исследовать людей, которые идут в академию МВД, то ты в последнюю очередь должен брать в предлагаемые обстоятельства, что они действительно идут в силовые структуры и у них утром присяга. Нужно обязательно путать зрителя, чтобы оставалась тайна и было что разгадывать.
После фестиваля мы встречались в Москве с представителями трех платформ. Они говорили, что им понравился наш питчинг и в индустрии не хватает таких же горящих глаз. Мы тогда правда были совсем отлетевшие, там люди по 20 лет кино занимаются, а мы на каком-то энтузиазме залетели, на шару. Перед этим всю ночь готовились к питчингу, а режиссер «Страны Саша» Юля Трофимова нас проверяла, я тогда волновался больше, чем перед спектаклями. Мы очень верили в нашу идею, и по нам было видно. Но от платформ сразу пошли вопросы про формат, изменения сценария, и в силу нашего возраста и отчасти радикальности мы говорили: либо это будет так, либо этого не будет, хлопали дверью и уходили. Это глупо, конечно, и с тех пор я повзрослел и понимаю, что это вопрос компромисса – особенно в киноиндустрии.
В чем еще важно и нужно идти на компромисс в твоей работе?
Работа с режиссером – это всегда компромисс. Чаще всего у оппонентов интересы противоположные, важно слышать других людей и приходить к консенсусу, вы же вместе работаете, вы повязаны. Например, какие-то сцены в «Стране Саша» я видел иначе. Когда я читаю сценарий, я уже представляю, как буду играть. Более того, я представляю, как будет играть мой партнер и как это снимет оператор. У меня картинка сразу складывается в голове. И когда ты приходишь на площадку и понимаешь, что все решено совсем по-другому, ты думаешь, неужели вам будет сложно поставить камеру на верхнюю точку, а не снимать обычной восьмеркой? Там же будет видно и лес, и деревья, или можно поставить камеру, как у Уэса Андерсона между кустов, и будет тоже очень красиво. Просто конкретно в этом случае нужно осознавать, что режиссер видит целое полотно, а я вижу, как сделать прикольнее конкретную сцену, а это «прикольнее» внутри картины не всегда лучше. Это все общая динамика, которую я не понимаю, потому что у меня пока нет монтажного стола.
Ты реально горишь режиссурой сейчас?
Да, я же учусь в мастерской Брусникина…
И она такая отлетевшая?
Хороший эпитет! Она самая лучшая, потому что там ничего не запрещают, все поддерживают и обо всем говорят в открытую. На первом курсе у нас была режиссерская группа с Михаилом Дмитриевичем Мокеевым – есть такой гениальный режиссер. У нас вообще актерский факультет, но внутри него создали режиссерскую группу, мы читали там разные книжки – «Театр жестокости» Антонена Арто, «Постдраматический театр» Лемана, конечно же, Станиславского. Если начать серьезно заниматься режиссурой, нужно делать это сразу глубоко и осознанно, отдавать этому время, которого сейчас у меня нет – к счастью. Но обязательно появится, и я все сделаю.
У тебя в данный момент идут новые съемки?
Да, но не могу сказать какие, хотя чуть не проболтался. Когда уеду в Голливуд сниматься в «Очень странных делах», обязательно скажу.
Я бы не удивилась.
А вообще я не могу больше смотреть «Очень странные дела». Я уже третий раз пытаюсь включить первые серии четвертого сезона и просто засыпаю – и не потому что я так устал, хотя и это тоже. Может быть, актерам уже неинтересно играть, как будто из них забрали что-то, заставляющее меня за ночь смотреть весь сезон. По-моему, Netflix умирает, мне реально сейчас интереснее российские сериалы. Из последнего очень понравились «ЮЗЗЗ» и «Нулевой пациент». Видно, что их делали люди, которые пробуют новое, заходят на неисследованные территории и с какими-то волшебными инструментами подробно их исследуют. Это меня очень радует, потому что есть огромное количество тем, которые можно поднять, и я думаю, что есть огромное количество талантливых людей, которые это сделают.
Просто большие деньги, как правило, появляются далеко не у самых достойных.
Это нормально, это правила игры. Если бы деньги находились только в руках талантливых людей, и на них снималось только хорошее кино, то оно перестало бы быть таким хорошим.
Бывает, что талантливые режиссеры не справляются с большими бюджетами.
Но мне можно давать сразу большие!

фото: Игорь Вавилов
В прошлом году у тебя была роль в короткометражке «Я не боюсь», которую из всего альманаха «Шестнадцать +», к сожалению, совсем не подсвечивали в свете закона о «нетрадиционных отношениях». Почему ты решил поучаствовать в этом проекте?
Володя Бек был первым молодым режиссером, которого я увидел. Когда он начал разбирать сценарий и ставить задачи, я был так поражен тем, что молодой парень может быть настолько осознанным и конкретным, и меня это очень пленило. Дальше я надеялся только на то, чтобы меня утвердили. Я не думал, что это может быть какая-то острая тема или что это может быть опасно для моей карьеры – я тогда и не думал про какую-то карьеру. Мне просто искренне хотелось сняться у Володи. Надеюсь, что мы поработаем и на более длинной дистанции, потому что мне близко, как он видит мир, человека и происходящее. Поэтому, Володя, я по тебе очень скучаю и жду, когда ты позовешь меня на пробы!
Каждый из твоих проектов, которые мы обсудили, авторский, но в начале разговора ты говорил так, будто хочется еще более авторского?
Это очень странный вопрос, но не потому что ты его странно сформулировала, а потому что он в голове у меня странно звучит. Я не разобрался для себя, что такое авторское кино. Меня мама учила не говорить слов, которые я не понимаю, но словосочетание «авторское кино» я часто говорю. Это необязательно странное кино. Это вопрос тем. Хотелось бы мне поучаствовать в картинах, где поднимаются более острые темы, чем тема первой любви? Да. Хотелось бы мне поучаствовать в картинах, где поднимаются еще более острые темы, чем гомосексуальные отношения? Да. И чем проблема наркотиков в России? Тоже да. Мне хочется все время ходить по грани – это во мне из мастерской Брусникина. Мне интересно исследовать границы дозволенного в кино, то, о чем с помощью него можно говорить и спрашивать.

фото: Игорь Вавилов
Давай поговорим про твою театральную премьеру «Страсти…Вопросы…» по Евангелию. Алла Сигалова ставит для студентов в учебном театре Школы-студии?
Алла Михайловна ставит спектакль с каждым выпуском Школы-студии на третьем курсе, и все студенты знают, что работа с ней – это медные трубы, которые ты должен пройти, чтобы перейти на четвертый курс. Мы очень долго, вдумчиво, страшно и грустно читали Евангелие от Матфея, разбирали его по строчке, по стиху, просто вгрызались в текст, и за это надо сказать большое спасибо Алле Михайловне. В семь часов вечера ты приходишь в аудиторию на Камергерском, и пока «писаревцы» поют песни, «золотовицкие» занимаются театром-праздником, «рыжаковцы» читают Платонова, вы сидите и говорите о добре, о зле, о боге, о том, почему если ты подумал о девушке, то уже прелюбодействовал с нею в сердце своем, а как по иному? А Христос вообще был влюблен? И по прошествии этих встреч со всеми нами что-то произошло, мы изменились. Потому что это волшебный текст, оккультный, и у него очень мощная энергия, если ты в него включаешься. Именно поэтому он вечный.
Мы начали делать спектакль в декабре, и сначала это должна была быть рок-опера, но в конце февраля Алла Михайловна сказала, что не понимает, как она может звучать сейчас, поэтому должен остаться только текст Евангелия.
Играть Христа – большая ответственность, весь спектакль ты по сути держишь на себе. И чем ближе к финалу, тем страшнее, когда твои глаза от подступающих слез блестят так же, как серебряный крестик на шее.
Мне было очень волнительно, потому что Алла Михайловна по первости создает впечатление властного, страстного человека, который знает, что хочет. И ты понимаешь, что если она этого не добьется… Короче, нет варианта, что она этого не добьется. И я осознавал, что от исполнителя роли Иисуса Христа она будет хотеть по максимуму, Христос должен будет харкать кровью. А меня в это время утвердили в проект, съемки которого шли параллельно с выпуском спектакля. Я написал ей огромное сообщение, с которого началась наша переписка. Я шел по Тверской почти со слезами на глазах, потому что мне нравится театр, и я понимал, что это здоровский шанс поработать с таким режиссером, как Алла Сигалова. Спустя какое-то время она ответила: «Приходите на репетицию, мы будем подстраиваться». Потом начался ад, потому что съемки были в двух часах полета от Москвы, и часто получалось так, что один день я снимаюсь в городе N, ночью лечу в Москву, утром у меня репетиции в Школе-студии, а днем я улетаю обратно на площадку. Это продолжалось полтора месяца, и я думал, что сойду с ума, но тут открылся феномен Аллы Михайловны. Приходя на репетиции, я умирал, и она как-то сказала: «Ты не делай вид, что тебе хорошо, я вижу, что тебе плохо, ты зеленый, ты успел поесть? Ну вот ближайшие три часа ты не поешь. Надо работать – в десять раз усерднее». И ты работаешь, а когда эти три часа проходят, с тебя сходят сто потов, и ты едешь на смену супер бодрый, хотя ты не спал и не ел. В этом целительная сила режиссера Сигаловой.
По ней видно, что она жесткая.
Она так держит себя в форме. На самом деле она очень добрый и понимающий человек и многое мне дала за это время. Я ее очень люблю. Сейчас я стою двумя ногами на асфальте. До того, как я с ней познакомился, мне кажется, я стоял на земле одной ногой на цыпочках.
«Страна Саша» в прокате с 14 июля.
Маша Бороденко