«Петровы в гриппе» Кирилла Серебренникова: Мы все равны нулю - «Рецензии»

В российский прокат выходят «Петровы в гриппе» Кирилла Серебренникова — фантастическая драма по роману Алексея Сальникова о семье, чья жизнь наполняется безумием после болезни гриппом. Настасья Горбачевская рассказывает о российских культурных кодах, зашитых в картине и оказавшихся недоступными жюри Канн (фильм получил лишь техническую награду Vulcain Prize). «Да это все бред какой-то!» — разговорный оборот служит разменной монетой: одни с рассеянностью, уставившись в голую плоскость стола, применят фразу к «делу Серебренникова», другие станут раздраженно трепать его фильм теми же словами. И, в общем-то, окажутся правы. Показанные в основном конкурсе Каннского фестиваля (куда режиссер по известным причинам не смог приехать) «Петровы в гриппе» — два часа дурмана, морока и обморока, галлюцинаций от жара, где мифы впутываются в реальность — обратного пути не было и не будет, ибо мы все живем в лабиринте мрачного сказочного бреда. Необнадеживающий диагноз мгновенно считывается с экрана, местами он прописан буквально: Кирилл Семенович часть своей исповеди отдал интертексту. Но не цитатам из романа Андрея Сальникова, который он превратил в сценарий, а дурным случайным надписям, вроде той, что стоит в заголовке этого текста. «До свадьбы не доживешь», «Увы» — стены обняты буквами, ставшими венцом подъездного (и не только) народного творчества. Это самое творчество в разных формах просочится через экран как вода через решето. Будет пассаж и про непризнанного романиста-гения (харизматичный Иван Дорн ) — тот не надеется быть понятым соотечественниками при жизни (уж не надел ли Себренников на него свое пальто?). Сам Петров (понурый Семен Серзин ) — автослесарь, рисующий комиксы не только, чтобы порадовать сына, но и для души, — такое вот лекарство от драмы. Его жена (восхитительная Чулпан Хаматова ) — библиотекарша, дежурящая на кружке поэтов (там, кстати, собрались реальные сочинители: Гуголев, Родионов , Емелин), с причудливым, мягко скажем, чувством справедливости. Они будто бы развелись, но кажется, что разницы от бюрократических отметок в паспорте нет: живут вместе или раздельно, причитают на кухне, занимаются будничным сексом, хотя грезится похотливый крестовый поход прямо в читальном зале библиотеки. Вроде Петровы одни — вот их трое в гостиной у дивана: сын в лихорадке, но хочет на елку в ТЮЗ, мать с отцом спорят, кто же пойдет в аптеку за аспирином (или детям его нельзя?) — маленькая ячейка несчастна то ли по своему, то ли как все остальные. За окнами хтонь и хмарь города Невьянска — там еще тысячи Петровых, каждая вторая бабка в автобусе носит эту фамилию мужа. И все, конечно, больны, так и ответят в скорой: «И у меня 39, звоните, когда станет хуже!». Правда от температуры, кашля и лбов, покрытых испариной, не веет предзнаменованием пандемии — фильм Кирилл Семенович снимал в 2019 году в перерывах между судами. Это взгляд не в будущее, а в прошлое, которое прочно заменило целой стране настоящее. И почему-то говорить о судьбах народа в иносказательной грации притчи не выходит без Нового Года. Праздная агония одной ночи, снова и снова растягивающейся на 10 дней, стала своего рода талисманом русской режиссуры: сумасбродное путешествие «Страны Оз» Василия Сигарева , изящная тоска «Северного ветра» Ренаты Литвиновой , теперь — муторный порог праздника Кирилла Серебренникова. И он, и Рената чувствуют, проговаривают и скорбят о том, что весь этот дождик, мишура, гирлянды и ощущение треклятого чуда остались в детстве: нового счастья в куранты не будет, торжественный обряд рассыпается на обязанности. Но и это некий обман — по Кириллу Семеновичу, все несчастье Петрова и началось с детской елки (а теперь он ведет сына на точно такую же 30 лет спустя), когда мама (как всегда прекрасная Варвара Шмыкова ) забыла подготовить заячьи (лисьи или хотя бы медвежьи) уши для сына, а у Снегурки (утомленная Юлия Пересильд ) пальцы сковал холод, а может быть, случилась интоксикация, — но разве поймет это крошка Петров? Волшебство станет его врагом. Пограничность каждого из миров раскрывается постепенно, то порывисто, то неспешно, хворь и озноб открывают двери в циркуляцию галлюцинаций: мифическая явь создает новое кинематографическое измерение. Если сделать шаг в сторону от национальной важности новогоднего рубежа, то непросто дать определения киноязыку, изобретенному здесь Серебренниковым. Штамп «магического реализма» будто недостаточен и слишком прост: пластика фильма — то ли глина, то ли лава, то ли липкий снег. Снежная баба «Петровых.» румяная и понурая, ее голову венчает пустое звенящее, как стон в тишине, ведро, она может ожить под бой курантов в фантазиях (или опять же в бреду) ребенка, а может погибнуть от рук празднующих прохожих или яростных лучей солнца. Дед Мороз (Юра Борисов ), Снегурочка, зайцы, хоккеист без шлема — не единственные гости на этом пагубном утреннике. Среди снежной хмари бродит и Аид по метели (Юрий Колокольников ), и лица перебегают из «шкуры в шкуру» (в этом хороводе Тимофея Трибунцева можно встретить раз пять), в глазах Нурлынисы Петровой искрятся бесы (конечно, по Достоевскому), и даже НЛО будет светить над Невьянском. Город впору посчитать выдуманным, созвучным с Норманском братьев Стругацких : горожане злы своей этой сказочностью, сыты по горло праздником, снегом и страной — они ждут скорее своей остановки автобуса. За прохожих и случайных встречных соотечественникам будет, может быть, стыдно — и тут удобно клеймить Кирилла Семеновича русофобом: «Петровы в гриппе» — кино упрямо злое, но может ли быть другой вид у разбитой елочной игрушки? У всех вокруг жар, все больны, лечения нет, дальше можно только умирать — прямо перед тем, как пойдут титры. Но «Говорят под Новый год, что ни пожелается, все всегда произойдет, все всегда сбывается». И мертвец как Иисус встанет из гроба и пойдет на свой чертов автобус. Воскресение в России возможно только под бой курантов. Поймет ли магический кодекс загадочной русской хтони тот, кто не понял? Или скорее подумает: «Да ну, бред какой-то»? «Петровы в гриппе» в прокате с 9 сентября. Настасья Горбачевская