В российский прокат выходят «Петровы в гриппе» Кирилла Серебренникова — фантастическая драма по роману Алексея Сальникова о семье, чья жизнь наполняется безумием после болезни гриппом. Настасья Горбачевская рассказывает о российских культурных кодах, зашитых в картине и оказавшихся недоступными жюри Канн (фильм получил лишь техническую награду Vulcain Prize).
«Да это все бред какой-то!» — разговорный оборот служит разменной монетой: одни с рассеянностью, уставившись в голую плоскость стола, применят фразу к «делу Серебренникова», другие станут раздраженно трепать его фильм теми же словами. И, в общем-то, окажутся правы. Показанные в основном конкурсе Каннского фестиваля (куда режиссер по известным причинам не смог приехать) «Петровы в гриппе» — два часа дурмана, морока и обморока, галлюцинаций от жара, где мифы впутываются в реальность — обратного пути не было и не будет, ибо мы все живем в лабиринте мрачного сказочного бреда. Необнадеживающий диагноз мгновенно считывается с экрана, местами он прописан буквально: Кирилл Семенович часть своей исповеди отдал интертексту. Но не цитатам из романа Андрея Сальникова, который он превратил в сценарий, а дурным случайным надписям, вроде той, что стоит в заголовке этого текста. «До свадьбы не доживешь», «Увы» — стены обняты буквами, ставшими венцом подъездного (и не только) народного творчества. Это самое творчество в разных формах просочится через экран как вода через решето. Будет пассаж и про непризнанного романиста-гения (харизматичный Иван Дорн) — тот не надеется быть понятым соотечественниками при жизни (уж не надел ли Себренников на него свое пальто?). Сам Петров (понурый Семен Серзин) — автослесарь, рисующий комиксы не только, чтобы порадовать сына, но и для души, — такое вот лекарство от драмы. Его жена (восхитительная Чулпан Хаматова) — библиотекарша, дежурящая на кружке поэтов (там, кстати, собрались реальные сочинители: Гуголев, Родионов, Емелин), с причудливым, мягко скажем, чувством справедливости. Они будто бы развелись, но кажется, что разницы от бюрократических отметок в паспорте нет: живут вместе или раздельно, причитают на кухне, занимаются будничным сексом, хотя грезится похотливый крестовый поход прямо в читальном зале библиотеки.
Вроде Петровы одни — вот их трое в гостиной у дивана: сын в лихорадке, но хочет на елку в ТЮЗ, мать с отцом спорят, кто же пойдет в аптеку за аспирином (или детям его нельзя?) — маленькая ячейка несчастна то ли по своему, то ли как все остальные. За окнами хтонь и хмарь города Невьянска — там еще тысячи Петровых, каждая вторая бабка в автобусе носит эту фамилию мужа. И все, конечно, больны, так и ответят в скорой: «И у меня 39, звоните, когда станет хуже!». Правда от температуры, кашля и лбов, покрытых испариной, не веет предзнаменованием пандемии — фильм Кирилл Семенович снимал в 2019 году в перерывах между судами. Это взгляд не в будущее, а в прошлое, которое прочно заменило целой стране настоящее. И почему-то говорить о судьбах народа в иносказательной грации притчи не выходит без Нового Года. Праздная агония одной ночи, снова и снова растягивающейся на 10 дней, стала своего рода талисманом русской режиссуры: сумасбродное путешествие «Страны Оз» Василия Сигарева, изящная тоска «Северного ветра» Ренаты Литвиновой, теперь — муторный порог праздника Кирилла Серебренникова. И он, и Рената чувствуют, проговаривают и скорбят о том, что весь этот дождик, мишура, гирлянды и ощущение треклятого чуда остались в детстве: нового счастья в куранты не будет, торжественный обряд рассыпается на обязанности. Но и это некий обман — по Кириллу Семеновичу, все несчастье Петрова и началось с детской елки (а теперь он ведет сына на точно такую же 30 лет спустя), когда мама (как всегда прекрасная Варвара Шмыкова) забыла подготовить заячьи (лисьи или хотя бы медвежьи) уши для сына, а у Снегурки (утомленная Юлия Пересильд) пальцы сковал холод, а может быть, случилась интоксикация, — но разве поймет это крошка Петров? Волшебство станет его врагом.
Пограничность каждого из миров раскрывается постепенно, то порывисто, то неспешно, хворь и озноб открывают двери в циркуляцию галлюцинаций: мифическая явь создает новое кинематографическое измерение. Если сделать шаг в сторону от национальной важности новогоднего рубежа, то непросто дать определения киноязыку, изобретенному здесь Серебренниковым. Штамп «магического реализма» будто недостаточен и слишком прост: пластика фильма — то ли глина, то ли лава, то ли липкий снег. Снежная баба «Петровых...» румяная и понурая, ее голову венчает пустое звенящее, как стон в тишине, ведро, она может ожить под бой курантов в фантазиях (или опять же в бреду) ребенка, а может погибнуть от рук празднующих прохожих или яростных лучей солнца. Дед Мороз (Юра Борисов), Снегурочка, зайцы, хоккеист без шлема — не единственные гости на этом пагубном утреннике. Среди снежной хмари бродит и Аид по метели (Юрий Колокольников), и лица перебегают из «шкуры в шкуру» (в этом хороводе Тимофея Трибунцева можно встретить раз пять), в глазах Нурлынисы Петровой искрятся бесы (конечно, по Достоевскому), и даже НЛО будет светить над Невьянском. Город впору посчитать выдуманным, созвучным с Норманском братьев Стругацких: горожане злы своей этой сказочностью, сыты по горло праздником, снегом и страной — они ждут скорее своей остановки автобуса. За прохожих и случайных встречных соотечественникам будет, может быть, стыдно — и тут удобно клеймить Кирилла Семеновича русофобом: «Петровы в гриппе» — кино упрямо злое, но может ли быть другой вид у разбитой елочной игрушки? У всех вокруг жар, все больны, лечения нет, дальше можно только умирать — прямо перед тем, как пойдут титры. Но «Говорят под Новый год, что ни пожелается, все всегда произойдет, все всегда сбывается». И мертвец как Иисус встанет из гроба и пойдет на свой чертов автобус. Воскресение в России возможно только под бой курантов. Поймет ли магический кодекс загадочной русской хтони тот, кто не понял? Или скорее подумает: «Да ну, бред какой-то»? «Петровы в гриппе» в прокате с 9 сентября. Настасья Горбачевская
В российский прокат выходят «Петровы в гриппе» Кирилла Серебренникова — фантастическая драма по роману Алексея Сальникова о семье, чья жизнь наполняется безумием после болезни гриппом. Настасья Горбачевская рассказывает о российских культурных кодах, зашитых в картине и оказавшихся недоступными жюри Канн (фильм получил лишь техническую награду Vulcain Prize). «Да это все бред какой-то!» — разговорный оборот служит разменной монетой: одни с рассеянностью, уставившись в голую плоскость стола, применят фразу к «делу Серебренникова», другие станут раздраженно трепать его фильм теми же словами. И, в общем-то, окажутся правы. Показанные в основном конкурсе Каннского фестиваля (куда режиссер по известным причинам не смог приехать) «Петровы в гриппе» — два часа дурмана, морока и обморока, галлюцинаций от жара, где мифы впутываются в реальность — обратного пути не было и не будет, ибо мы все живем в лабиринте мрачного сказочного бреда. Необнадеживающий диагноз мгновенно считывается с экрана, местами он прописан буквально: Кирилл Семенович часть своей исповеди отдал интертексту. Но не цитатам из романа Андрея Сальникова, который он превратил в сценарий, а дурным случайным надписям, вроде той, что стоит в заголовке этого текста. «До свадьбы не доживешь», «Увы» — стены обняты буквами, ставшими венцом подъездного (и не только) народного творчества. Это самое творчество в разных формах просочится через экран как вода через решето. Будет пассаж и про непризнанного романиста-гения (харизматичный Иван Дорн ) — тот не надеется быть понятым соотечественниками при жизни (уж не надел ли Себренников на него свое пальто?). Сам Петров (понурый Семен Серзин ) — автослесарь, рисующий комиксы не только, чтобы порадовать сына, но и для души, — такое вот лекарство от драмы. Его жена (восхитительная Чулпан Хаматова ) — библиотекарша, дежурящая на кружке поэтов (там, кстати, собрались реальные сочинители: Гуголев, Родионов , Емелин), с причудливым, мягко скажем, чувством справедливости. Они будто бы развелись, но кажется, что разницы от бюрократических отметок в паспорте нет: живут вместе или раздельно, причитают на кухне, занимаются будничным сексом, хотя грезится похотливый крестовый поход прямо в читальном зале библиотеки. Вроде Петровы одни — вот их трое в гостиной у дивана: сын в лихорадке, но хочет на елку в ТЮЗ, мать с отцом спорят, кто же пойдет в аптеку за аспирином (или детям его нельзя?) — маленькая ячейка несчастна то ли по своему, то ли как все остальные. За окнами хтонь и хмарь города Невьянска — там еще тысячи Петровых, каждая вторая бабка в автобусе носит эту фамилию мужа. И все, конечно, больны, так и ответят в скорой: «И у меня 39, звоните, когда станет хуже!». Правда от температуры, кашля и лбов, покрытых испариной, не веет предзнаменованием пандемии — фильм Кирилл Семенович снимал в 2019 году в перерывах между судами. Это взгляд не в будущее, а в прошлое, которое прочно заменило целой стране настоящее. И почему-то говорить о судьбах народа в иносказательной грации притчи не выходит без Нового Года. Праздная агония одной ночи, снова и снова растягивающейся на 10 дней, стала своего рода талисманом русской режиссуры: сумасбродное путешествие «Страны Оз» Василия Сигарева , изящная тоска «Северного ветра» Ренаты Литвиновой , теперь — муторный порог праздника Кирилла Серебренникова. И он, и Рената чувствуют, проговаривают и скорбят о том, что весь этот дождик, мишура, гирлянды и ощущение треклятого чуда остались в детстве: нового счастья в куранты не будет, торжественный обряд рассыпается на обязанности. Но и это некий обман — по Кириллу Семеновичу, все несчастье Петрова и началось с детской елки (а теперь он ведет сына на точно такую же 30 лет спустя), когда мама (как всегда прекрасная Варвара Шмыкова ) забыла подготовить заячьи (лисьи или хотя бы медвежьи) уши для сына, а у Снегурки (утомленная Юлия Пересильд ) пальцы сковал холод, а может быть, случилась интоксикация, — но разве поймет это крошка Петров? Волшебство станет его врагом. Пограничность каждого из миров раскрывается постепенно, то порывисто, то неспешно, хворь и озноб открывают двери в циркуляцию галлюцинаций: мифическая явь создает новое кинематографическое измерение. Если сделать шаг в сторону от национальной важности новогоднего рубежа, то непросто дать определения киноязыку, изобретенному здесь Серебренниковым. Штамп «магического реализма» будто недостаточен и слишком прост: пластика фильма — то ли глина, то ли лава, то ли липкий снег. Снежная баба «Петровых.» румяная и понурая, ее голову венчает пустое звенящее, как стон в тишине, ведро, она может ожить под бой курантов в фантазиях (или опять же в бреду) ребенка, а может погибнуть от рук празднующих прохожих или яростных лучей солнца. Дед Мороз (Юра Борисов ), Снегурочка, зайцы, хоккеист без шлема — не единственные гости на этом пагубном утреннике. Среди снежной хмари бродит и Аид по метели (Юрий Колокольников ), и лица перебегают из «шкуры в шкуру» (в этом хороводе Тимофея Трибунцева можно встретить раз пять), в глазах Нурлынисы Петровой искрятся бесы (конечно, по Достоевскому), и даже НЛО будет светить над Невьянском. Город впору посчитать выдуманным, созвучным с Норманском братьев Стругацких : горожане злы своей этой сказочностью, сыты по горло праздником, снегом и страной — они ждут скорее своей остановки автобуса. За прохожих и случайных встречных соотечественникам будет, может быть, стыдно — и тут удобно клеймить Кирилла Семеновича русофобом: «Петровы в гриппе» — кино упрямо злое, но может ли быть другой вид у разбитой елочной игрушки? У всех вокруг жар, все больны, лечения нет, дальше можно только умирать — прямо перед тем, как пойдут титры. Но «Говорят под Новый год, что ни пожелается, все всегда произойдет, все всегда сбывается». И мертвец как Иисус встанет из гроба и пойдет на свой чертов автобус. Воскресение в России возможно только под бой курантов. Поймет ли магический кодекс загадочной русской хтони тот, кто не понял? Или скорее подумает: «Да ну, бред какой-то»? «Петровы в гриппе» в прокате с 9 сентября. Настасья Горбачевская
Биография Коко Роша Семья Коко интернациональная. В их родословной были ирландцы, выходцы из полуострова Уэльс, русские. Родители Коко Роша не могли много внимания уделять дочери. Работа их была связанна с авиацией, поэтому дома они бывали не часто. Отец Трэвор Хэйнс – заведующий отделом по продаже
→ Подробнее:)