С 8 декабря в прокате документальный фильм «Балабанов. Колокольня. Реквием» Любови Аркус — трагическая хроника последних месяцев жизни Алексея Балабанова. Почти десятилетие Аркус не возвращалась к отснятому материалу: его время как будто не пришло. Но больше медлить нельзя – вокруг личности Алеши (Аркус не боится звать так главного российского режиссера) стало слишком много кривотолков, предположений, даже идеологии. А ведь он был одновременно и проще, и сложнее выдуманных зрителем образов себя.Знакомая всем сцена из
«Брата»: по «солнечной» стороне Невского проспекта, той самой, которая при артобстреле наиболее опасна, движется человеческое море. В толпе плывет Данила Багров (
Сергей Бодров) – национальный супергерой, наш Робин Гуд с ангельскими глазами и руками по локоть в крови. Он как будто идет на встречу с Гофманом, которому предстоит сказать самые важные для фильма слова. «Вот и ты пропал», – констатирует бездомный, как бы подтверждая, что страшный город все-таки съел светлого мальчика Данилу, превратив его чувство справедливости в топливо для подпитки своей злобы. Любовь Аркус голосом за кадром напоминает, что этот момент фанаты первой части саги о Багрове предпочитают не замечать.
Такое смущенное прикрытие глаз – частое явление для кино Алексея Балабанова. Что-то воспринимается слишком в лоб и превращается из высказывания в задорный боевик, где «свои» наказывают «чужих». Другие ленты вовсе проносятся мимо широкого зрителя, потому что на них давно навешен ярлык «не для всех» — поклонник дилогии о брате в большинстве своем опасается смотреть
«Замок» или драму
«Про уродов и людей» – ради досьемок которой, собственно, «Брат» и затевался. С 1997 года режиссер не только приобрел самую широкую известность, но и как будто разделился в народном сознании на двух совершенно разных авторов. Один снимал народное кино, в котором видели отдушину, воплощение богатырского «добра с кулаками», веселую пляску смерти. Другой Балабанов как будто бы и сам развенчивал этот культ личности своими фильмами о человеческой слабости. Это две разные планеты: одна для «нормальных людей», другая для «эстетствующих пижонов». Но населяют эти балабановские миры равные в своем несчастье персонажи. Они отовсюду гонимы, брошены во взрослый мир и не совсем понимают, что же им делать. Миры эти, примечает Аркус, сшиты страшно, но прочно. Единственный конец, который может быть у человека в них – это сгинуть, пропасть. И перестать загораживать окружающее пространство. В России это особенно заметно, потому что душе неспокойно в телесной оболочке — только и ждет, когда уже можно будет отбросить физическое уродство и улететь.
![]()
Алексей Октябринович Балабанов умер 18 мая 2013 года. Продюсер
Сергей Сельянов говорит: нет, он не ждал смерти, но был к ней готов. Готовился долго: не с Кармадона даже, а с самого детства. Смерть эта случилась в тот момент, когда режиссер вовсю работал над сценарием фильма
«Мой брат умер». Казалось, что он, несмотря на болезнь, полон сил и сможет завершить начатое. Но не вышло – камера фиксирует лица на отпевании режиссера: его супруги
Надежды Васильевой, сыновей Федора и Петра. Они знали
Алешу намного лучше нас – тех, кто формировал представление о личности человека по немногочисленным телеинтервью и очень разным фильмам. Отсюда, вероятно, и выплывают апокрифы: говорят, Балабанов был ксенофоб, провокатор, апологет «чернухи». Именно это многообразие кривотолков и требовало, чтобы фильм «Балабанов. Колокольня. Реквием» все-таки появился. И Балабанов, кажется, тоже так думал, раз уж разрешил Любови Аркус снимать свою жизнь, терпел постоянное присутствие камеры, нацеленной на себя в самые трудные для него месяцы.
«Реквием» по теплоте повествования очень похож на семейный видеоальбом: хронику жизни семьи режиссера, его друзей и коллег. Очень грустную хронику, финал которой мы заранее знаем. Люба и Надя (Аркус намеренно сохраняет эту неофициальную интонацию даже во всплывающих титрах) беседуют на кухне – Алеше плохо, он лежит у себя в комнате и не может подняться, потому что все болит. Надо ко врачу. Врач ставит диагноз и говорит, что Балабанову осталось жить год-полтора. Из этого рождается фильм
«Я тоже хочу» – притча о спасении, которое дарит заброшенная колокольня. К ней приходят совершенно разные люди, и она решает, кто достоин вознесения, а кому чудо не светит. Парадоксальным образом герой самого Балабанова спасения оказывается недостоин.
![]()
Почему он отказал в счастье даже самому себе? Может, потому что в своих работах убил людей больше, чем некоторые бандиты? Или требует от своих актеров чего-то на грани невозможного? Поначалу «Реквием» потворствует представлениям о Балабанове, раскрывая его с парадной стороны. На съемочной площадке режиссер и вправду взвинчен и лишен человеческой интонации. Он руководит процессом четко: требует «не перетопить», гоняет артистов и операторов, передвигает трупы. Высочайшая похвала от режиссера тоже как будто скованная: скажет «красиво» или «талантливо» – и на том всё. Он такой не только по работе – на встрече с поклонниками в питерском книжном магазине «Порядок слов» Балабанов как будто вообще не испытывает никакого интереса. Он отвечает односложно, вводя слушателей в некоторый ступор. Говорит, счастья ему никогда не будет, он вообще должен был давно умереть. Многие его друзья уже мертвы. А Родина – это Родина. Получается не беседа с залом, а сеанс ироничного самоуничижения, отталкивающего не готовых к такому перформансу молодых киноманов, пришедших просто посмотреть на прижизненного классика.
Мы ведь как-то так и представляем Балабанова: в роли мрачного и немногословного социопата, смирно наблюдающего за полемикой вокруг
«Груза 200» в студии программы «Закрытый показ». И это большая ошибка. Алексей Октябринович был не мизантроп, не «чернушник», каким мог казаться – на самом деле он очень сильно жалел людей, потому что знал их слабости. Из-за слабостей, может, и не доверял им. Раскрыться он мог только в тесном кругу комфортных ему людей, это знание навряд ли появилось бы без «Реквиема». Оказывается, Балабанов — очень чуткий, патологически неспособный к притворству человек. Супруга просит его повлиять на сына, которому задали написать сочинение в школе, а отец со свойственной ему честностью внезапно признается, что не любит ни Чехова, ни Толстого, ни Достоевского. В детстве он любил себя и «бомбу» – в смысле всякие дворовые игрища. Ну, еще Хемингуэя немного и истории про индейцев. Педагогический процесс разрушен, Балабанов виновато улыбается.
![]()
В минуты спокойствия, отрешения от тяготящей роли признанного мастера, Балабанов очаровывает своей эмоциональностью. Он мог, как ребенок, внезапно закричать, засмеяться, восхититься окружающей его красотой — причем там, где другие красоты не увидят. Застыть на месте, слушая музыку или же стать добрым великаном, оберегающим ребенка. Он даже порою играет с казалось бы беспристрастной камерой, заставляя оператора перевести взгляд с него на окружающую действительность: на зверей в клетке, древние стены замка. Или потребовать у киноглаза рассматривать свои детские фотографии – не по прихоти, но потому что «Любе это понравится». Пронзительный момент, совершенно удивительный для человека с переломанными пальцами. Кажется, только к концу «Реквиема» настоящий Алеша все-таки проявился, чтобы удивить всех на свете: дескать, вы думали, что я темный гений, нелюдимый певец человеческой жестокости. Ничего подобного — просто, как в стихотворении классика, Балабанов был «
не трус, не сноб, не либерал, но — грустных мыслей генерал». И это многое объясняет: и чуткую любовь к близким, и вечное зрительское непонимание. Мы просто годами смотрели на Балабанова сквозь библейское мутное стекло и видели силуэт без важных деталей. Остальное додумывали, и зашли в этом деле слишком далеко.
Вернуться к фильму после смерти Балабанова у Любови Аркус долго не получалось: девять лет он существовал в обрезках и черновиках. Не исключено, что мог и совсем пропасть, слишком трудный материал, но наша новая реальность требовала объяснений. Алексей Балабанов и Сергей Бодров в силу своей великой культурной силы все чаще становятся идеологическим знаменем, которым можно объяснить многое — даже что-то очень страшное. Мы явно поняли что-то не так, если высказывание Данилы Багрова про «силу в правде» мутировало и стало выглядеть как «правда в силе». Все сделали вид, что не заметили подмены. Значит, и народная любовь к героям сильна, но как будто не до конца осмысленна, раз мы позволили так легко выбрать за них сторону. «Реквием» указывает на эту ошибку и настоятельно просит: не делайте из Алёши Балабанова режиссера раскола. Он был совсем про другое.
«Балабанов. Колокольня. Реквием» в кинотеатрах с 8 декабря.Максим Гревцев
С 8 декабря в прокате документальный фильм «Балабанов. Колокольня. Реквием» Любови Аркус — трагическая хроника последних месяцев жизни Алексея Балабанова . Почти десятилетие Аркус не возвращалась к отснятому материалу: его время как будто не пришло. Но больше медлить нельзя – вокруг личности Алеши (Аркус не боится звать так главного российского режиссера) стало слишком много кривотолков, предположений, даже идеологии. А ведь он был одновременно и проще, и сложнее выдуманных зрителем образов себя. Знакомая всем сцена из «Брата»: по «солнечной» стороне Невского проспекта, той самой, которая при артобстреле наиболее опасна, движется человеческое море. В толпе плывет Данила Багров (Сергей Бодров ) – национальный супергерой, наш Робин Гуд с ангельскими глазами и руками по локоть в крови. Он как будто идет на встречу с Гофманом, которому предстоит сказать самые важные для фильма слова. «Вот и ты пропал», – констатирует бездомный, как бы подтверждая, что страшный город все-таки съел светлого мальчика Данилу, превратив его чувство справедливости в топливо для подпитки своей злобы. Любовь Аркус голосом за кадром напоминает, что этот момент фанаты первой части саги о Багрове предпочитают не замечать. Такое смущенное прикрытие глаз – частое явление для кино Алексея Балабанова. Что-то воспринимается слишком в лоб и превращается из высказывания в задорный боевик, где «свои» наказывают «чужих». Другие ленты вовсе проносятся мимо широкого зрителя, потому что на них давно навешен ярлык «не для всех» — поклонник дилогии о брате в большинстве своем опасается смотреть «Замок» или драму «Про уродов и людей» – ради досьемок которой, собственно, «Брат» и затевался. С 1997 года режиссер не только приобрел самую широкую известность, но и как будто разделился в народном сознании на двух совершенно разных авторов. Один снимал народное кино, в котором видели отдушину, воплощение богатырского «добра с кулаками», веселую пляску смерти. Другой Балабанов как будто бы и сам развенчивал этот культ личности своими фильмами о человеческой слабости. Это две разные планеты: одна для «нормальных людей», другая для «эстетствующих пижонов». Но населяют эти балабановские миры равные в своем несчастье персонажи. Они отовсюду гонимы, брошены во взрослый мир и не совсем понимают, что же им делать. Миры эти, примечает Аркус, сшиты страшно, но прочно. Единственный конец, который может быть у человека в них – это сгинуть, пропасть. И перестать загораживать окружающее пространство. В России это особенно заметно, потому что душе неспокойно в телесной оболочке — только и ждет, когда уже можно будет отбросить физическое уродство и улететь. Алексей Октябринович Балабанов умер 18 мая 2013 года. Продюсер Сергей Сельянов говорит: нет, он не ждал смерти, но был к ней готов. Готовился долго: не с Кармадона даже, а с самого детства. Смерть эта случилась в тот момент, когда режиссер вовсю работал над сценарием фильма «Мой брат умер». Казалось, что он, несмотря на болезнь, полон сил и сможет завершить начатое. Но не вышло – камера фиксирует лица на отпевании режиссера: его супруги Надежды Васильевой , сыновей Федора и Петра. Они знали Алешу намного лучше нас – тех, кто формировал представление о личности человека по немногочисленным телеинтервью и очень разным фильмам. Отсюда, вероятно, и выплывают апокрифы: говорят, Балабанов был ксенофоб, провокатор, апологет «чернухи». Именно это многообразие кривотолков и требовало, чтобы фильм «Балабанов. Колокольня. Реквием» все-таки появился. И Балабанов, кажется, тоже так думал, раз уж разрешил Любови Аркус снимать свою жизнь, терпел постоянное присутствие камеры, нацеленной на себя в самые трудные для него месяцы. «Реквием» по теплоте повествования очень похож на семейный видеоальбом: хронику жизни семьи режиссера, его друзей и коллег. Очень грустную хронику, финал которой мы заранее знаем. Люба и Надя (Аркус намеренно сохраняет эту неофициальную интонацию даже во всплывающих титрах) беседуют на кухне – Алеше плохо, он лежит у себя в комнате и не может подняться, потому что все болит. Надо ко врачу. Врач ставит диагноз и говорит, что Балабанову осталось жить год-полтора. Из этого рождается фильм «Я тоже хочу» – притча о спасении, которое дарит заброшенная колокольня. К ней приходят совершенно разные люди, и она решает, кто достоин вознесения, а кому чудо не светит. Парадоксальным образом герой самого Балабанова спасения оказывается недостоин. Почему он отказал в счастье даже самому себе? Может, потому что в своих работах убил людей больше, чем некоторые бандиты? Или требует от своих актеров чего-то на грани невозможного? Поначалу «Реквием» потворствует представлениям о Балабанове, раскрывая его с парадной стороны. На съемочной площадке режиссер и вправду взвинчен и лишен человеческой интонации. Он руководит процессом четко: требует «не перетопить», гоняет артистов и операторов, передвигает трупы. Высочайшая похвала от режиссера тоже как будто скованная: скажет «красиво» или «талантливо» – и на том всё. Он такой не только по работе – на встрече с поклонниками в питерском книжном магазине «Порядок слов» Балабанов как будто вообще не испытывает никакого интереса. Он отвечает односложно, вводя слушателей в некоторый ступор. Говорит, счастья ему никогда не будет, он вообще должен был давно умереть. Многие его друзья уже мертвы. А Родина – это Родина. Получается не беседа с залом, а сеанс ироничного самоуничижения, отталкивающего не готовых к такому перформансу молодых киноманов, пришедших просто посмотреть на прижизненного классика. Мы ведь как-то так и представляем Балабанова: в роли мрачного и немногословного социопата, смирно наблюдающего за полемикой вокруг «Груза 200» в студии программы «Закрытый показ». И это большая ошибка. Алексей Октябринович был не мизантроп, не «чернушник», каким мог казаться – на самом деле он очень сильно жалел людей, потому что знал их слабости. Из-за слабостей, может, и не доверял им. Раскрыться он мог только в тесном кругу комфортных ему людей, это знание навряд ли появилось бы без «Реквиема». Оказывается, Балабанов — очень чуткий, патологически неспособный к притворству человек. Супруга просит его повлиять на сына, которому задали написать сочинение в школе, а отец со свойственной ему честностью внезапно признается, что не любит ни Чехова, ни Толстого, ни Достоевского. В детстве он любил себя и «бомбу» – в смысле всякие дворовые игрища. Ну, еще Хемингуэя немного и истории про индейцев. Педагогический процесс разрушен, Балабанов виновато улыбается. В минуты спокойствия, отрешения от тяготящей роли признанного мастера, Балабанов очаровывает своей эмоциональностью. Он мог, как ребенок, внезапно закричать, засмеяться, восхититься окружающей его красотой — причем там, где другие красоты не увидят. Застыть на месте, слушая музыку или же стать добрым великаном, оберегающим ребенка. Он даже порою играет с казалось бы беспристрастной камерой, заставляя оператора перевести взгляд с него на окружающую действительность: на зверей в клетке, древние стены замка. Или потребовать у киноглаза рассматривать свои детские фотографии – не по прихоти, но потому что «Любе это понравится». Пронзительный момент, совершенно удивительный для человека с переломанными пальцами. Кажется, только к концу «Реквиема» настоящий Алеша все-таки проявился, чтобы удивить всех на свете: дескать, вы думали, что я темный гений, нелюдимый певец человеческой жестокости. Ничего подобного — просто, как в стихотворении классика, Балабанов был «не трус, не сноб, не либерал, но — грустных мыслей генерал». И это многое объясняет: и чуткую любовь к близким, и вечное зрительское непонимание. Мы просто годами смотрели на Балабанова сквозь библейское мутное стекло и видели силуэт без важных деталей. Остальное додумывали, и зашли в этом деле слишком далеко. Вернуться к фильму после смерти Балабанова у Любови Аркус долго не получалось: девять лет он существовал в обрезках и черновиках. Не исключено, что мог и совсем пропасть, слишком трудный материал, но наша новая реальность требовала объяснений. Алексей Балабанов и Сергей Бодров в силу своей великой культурной силы все чаще становятся идеологическим знаменем, которым можно объяснить многое — даже что-то очень страшное. Мы явно поняли что-то не так, если высказывание Данилы Багрова про «силу в правде» мутировало и стало выглядеть как «правда в силе». Все сделали вид, что не заметили подмены. Значит, и народная любовь к героям сильна, но как будто не до конца осмысленна, раз мы позволили так легко выбрать за них сторону. «Реквием» указывает на эту ошибку и настоятельно просит: не делайте из Алёши Балабанова режиссера раскола. Он был совсем про другое. «Балабанов. Колокольня. Реквием» в кинотеатрах с 8 декабря. Максим Гревцев
