Евгений Коряковский: «История моего героя – это спуск человека в ад» - «Интервью»

На платформе KION 28 апреля начался показ сериала «Немцы» по мотивам одноименного романа Александра Терехова, рассказывающего о харизматичном журналисте оппозиционного издания, который кардинально меняет свою профессиональную жизнь и идет руководить пресс-службой администрации небольшого провинциального городка. Главную роль в сериале исполнил актер Евгений Коряковский

, с которым мы поговорили о литературном первоисточнике, повышенной творческой ответственности за этот проект, совести, космосе и диалоге со зрителями российского кино.

Произведения Александра Терехова довольно сложны для экранизации, хотя, когда их читаешь, кажется совсем наоборот. Не пугали ли вас сложности «Немцев» именно с точки зрения этой тяжелой русской прозы?
Роман Терехова я не читал абсолютно сознательно. Хотя довольно много про него слышал от своих знакомых и друзей, которые как-то с ленцой хвалили «Немцев», гораздо больше выделяя его первую книгу – «Каменный мост». Про «Немцев» я позволил себе прочитать только несколько рецензий, чтобы просто быть в курсе. Я боялся попасть от романа чуть в более плотную зависимость, чем нужно, – все-таки у нас с романом Терехова довольно много различий. Например, само действие перенесено в другое место – из столицы нашей родины в далекий уральский город, и это радикально меняет историю и акценты. Еще мы увеличили возраст дочери главного героя. В романе ей, кажется, 7-8, а у нас же девочка на втором курсе института, и это позволило создать совершенно новую по бодрости и важности молодежную линию. Ну и так далее.
На этом проекте вы впервые работали с режиссером Стасом Ивановым. Как складывалось ваше сотрудничество?
Действительно, мы со Стасом до этого были практически незнакомы, – я был у него всего лишь на одних пробах как-то. Несколько лет назад. Долго не виделись совсем, а потом он вдруг позвонил и сказал, что у него есть для меня предложение. Причем сразу главная роль, и я уже утвержден вроде как, – если вообще согласен. Я удивился, как такое возможно, а он мне честно ответил, что если меня не утвердят продюсеры и канал, то не факт, что он этот проект вообще снимать тогда будет. Потому что ему кажется, что он нашел героя и не видит смысла искать дальше. Я немного посомневался, потому что такое заявление в нашем киномире это... Ну, это очень сильно и даже как-то радикально, но начало диалога уже было интригующим. Следующие несколько месяцев мы бродили вокруг Чистых прудов, болтая про сценарий. Писал, точнее, переписывал сценарий Стас, читал, и мы опять бродили, – говорили, говорили... Все кафешки там обсидели, каждую утку обсудили.
Конечно, это довольно уникально с точки зрения актерства, – когда ты не просто получаешь текст и его позже пытаешься просто или не очень просто, но транслировать, а когда ты этот изначальный текст, пусть отчасти, но сочиняешь сам. Не так много моих идей в структуре сценария, но они все равно есть, и ответственность в связи с этим тоже меняется. Ты словно больше видишь, объемнее.
У меня большая любовь к этому проекту. Как будто поделилось многое в жизни на «до» и «после». И вот после него в индустрии существовать вдруг тяжелее, потому что кажется, что теперь всегда и всё должно делаться на таких же прекрасных условиях, с идеальными продюсерами – деликатными и трогательно инициировавшими и далее оберегающими проект; режиссером, который за месяцы прогулок стал хорошим другом, крутейшим кастингом на абсолютно все роли. Индустрия все-таки другая в основной массе, и в каком-то смысле «Немцы» – это подарок. Но подарочек этот тоже не только про праздник и прочую радость. Съемки «Немцев» были очень эмоционально и физически затратными. После них я практически две недели просто сидел в квартире и смотрел в одну точку – настолько был выпотрошен внутренне. Ел, спал, поливал кактус. И потом еще две недели сидел на даче в анабиозе, изредка вдруг бросаясь пересаживать кусты с места на место. Сейчас вот переживаю – прижились ли? Смородина вовсю готова зеленеть, а вот чубушник, местный наш жасмин, — пока раздумывает!!! И припер еще после съемок, осенью, на дачу шестиметровый алый клен какой-то невероятной красоты. Посадил. Теперь жду листочков – прижился ли? И про сериал переживаю – прирастет ли, приживется ли, срезонирует ли...

А сразу ли вы нашли общий язык со своими партнерами по съемочной площадке?
Здесь тоже была довольно уникальная ситуация, потому что я все время был на пробах, причем пробовали других людей. Не меня. За время подготовки к проекту через меня прошли десятки жен, любовниц, дочерей, и это ситуация прикольная, хотя и не типичная и даже странная, потому что ты подсоединяешься к каждому артисту. Кого-то тебе ужасно жалко, и кажется, что именно эта девушка должна сыграть жену хотя бы только потому, что она три года вообще ничего не играла и у нее такие кошачьи глаза, что, черт возьми, Стас, давай сделаем человека счастливым!?? И очень круто, что в этот момент Стас точно знает, что делает, что хочет и не идет на поводу моих мелодраматических экзерсисов. У нас сыграла Даша Урсуляк, хотя на пробах, как мне казалось, мы не очень почувствовали друг друга, – химии не случилось совсем. Я тогда прям уговаривал Стаса не брать Дашу, пытался объяснить ему, что мне как артисту важно, чтобы эта домашняя линия была максимально домашней, теплой, а мы совсем не сошлись, как мне казалось. Но Дашу все равно утвердили Стас и продюсеры, несмотря на все мои причитания. И в итоге Стас и продюсеры были правы. Примерно к середине съемок я понял, что никто бы не сыграл героиню так, как Даша, и к середине же съемок я стал ужасно радоваться, что со мной сыграла именно она. Вот так тоже бывает. Ну и вообще у Стаса есть нюх на артистов, он смотрит спектакли и знает, наверное, всю актерскую братию – Москвы и Питера точно. Он собрал очень крутую, внятную команду и все люди, которые меня окружали, были совершенно прекрасны: от уже почти великих Виталия Коваленко и Юлии Марченко до небольших, практически эпизодных персонажей. Еще пару слов про Марченко, ладно? Это прекрасная актриса из Александринки, не так много вдруг снимающаяся, что очень жаль. По моему мнению, она должна сниматься бесконечно, просто потому что очень, очень талантлива. Это вообще странный момент в нашей индустрии – несколько все время мелькающих лиц и огромное количество прекрасных артистов, которые вообще не известны широкой публике.
Вы у нас на сайте в какой-то момент вступали в диалог со зрителями. По отношению к «Немцам» вы будете биться за этот материал? Или все-таки сохранять дистанцию?
Я не буду вступать в близкую драку, хотя, конечно, буду посматривать из-за угла, насколько разойдутся круги от брошенного нами камня в воду. Раньше я действительно довольно много переписывался со зрителями, но как будто сейчас что-то изменилось с миром, и это уже не требуется. Тогда это было правильно, понятно и очень как-то естественно, а сейчас мне сложно представить, что я нахожусь в таком диалоге, как находился 8-10 лет назад. Не знаю, может, я просто постарел? Сложно ответить на этот вопрос. Посмотрим.
В «Немцах» часто звучит мат – как вы к нему относитесь на экране?
На платформе KION действительно выйдет довольно жесткая, с точки зрения обсценной лексики, версия, но у нас есть еще телеверсия для НТВ, которую несколько перемонтировали и убрали весь мат, причем не запикали, а именно убрали монтажом. И знаете, я не скажу, что получилось сильно хуже. Это просто по-другому. И я даже, когда посмотрел эту версию, на самом деле серьезно задумался по поводу мата – насколько он реально важен? Удивительно, что в некоторых моментах я был уверен, что без мата точно не обойтись, и что он – совершенно необходимая перчинка для сцены. А оказалось, что и без мата все ок. Все остро и вкусно.

Если говорить про название сериала, как и романа Терехова, оно симптоматично. Ни в книге, ни, в общем-то, в первой серии напрямую оно не раскрывается. Немцы – это же варяги практически.
Да, для русского человека немцы после событий двадцатого века – это метафора главного врага. Постмодернистский господин Терехов обыгрывает эту метафору из прошлого и назначает уже в XXI веке новых «немцев», новых захватчиков, нового врага. И по версии романа и писателя – новыми «немцами» стали коррупционеры. Метафоры и игры ума тут понятны, но боюсь, понятны только российскому зрителю и российскому же менталитету, поэтому на европейских рынках проект будет представлен под названием Fatherland. И если честно, это название мне кажется чуть более точным и многослойным, пусть даже и не таким острым и провокативным, как «Немцы». Тут надо, конечно, добавить, что мой герой Эбергард – и сам коренной поволжский немец, что усложняет далее количество экзистенциальных рифм с этим словом максимально и в геометрической же прогрессии. Там вдруг появляется суперсложное уравнение с невероятной кучей факторов. Что очень похоже на жизнь, по-моему, с ее бесконечной бинарностью и отсутствию в ней в принципе простых правильных решений.
Вообще, когда мы разбирали со Стасом этот проект, то как-то сама собой пришла и осталась с нами тема космоса. И не просто погостила и свалила, а жить прям осталась, и чаю просит, и болтает все время, и требует сказок на ночь, и даже сводить ее в магазин, принарядиться, – тоже требует. Если серьезно, то эта тема как-то стала в структуре повествования этакой важной вертикалью и прочей доминантой. Наверное, чтобы вся эта история была не только про человеческую возню «человеков» же на земле. Чтобы еще голову запрокидывать можно было, чтобы небо разглядывать, чтобы если не отвечать, то хотя бы держать в голове важные вопросы. Но космос космосу – тоже рознь. Космос для советского человека был доказательством, что мы первые, плюс попыткой расширить границы вселенной и сознания. Невероятное количество прекрасной советской фантастической литературы стимулировало определенный запрос и ожидание в рамках менталитета всей страны, был запрос – летать и лететь! А космос для Эбергарда – это параноидальная мечта свалить с этой планеты. И всё. Планета Земля совсем прохудилась. Планета Земля больше ни на что не годится...
При всех этих этажах смысловых и прочих философских вальсированиях Стас сделал максимально зрелищную историю, где много драк, пожаров, потопов, снега, опять снега, любовных кризисов, заводов, фабрик, администраций, много молодежи, много не молодежи, – вообще всего много. Целый мир. И все это двигается с приличной скоростью, и эта скорость нарастает с каждой серией. Открою тайну: Стас переживает немного, что в первых сериях темп чуть-чуть не такой бодрый, как ему хотелось бы. А вот мне, наоборот, кажется темп первых серий излишне бодрым, я бы еще замедлил, будь моя воля. Мне нравится рассматривать сцены, мне нравятся сцены по пять-семь минут. Но сериал не может позволить себе этакой киношной роскоши, и конечно, какие-то важные моменты, сыгранные и прожитые, – просто ушли в корзину. Мне каждый раз сложно с этим смириться. Это, наверное, вообще самое обидное в профессии – когда вырезают. В этом проекте тоже есть пара сцен, которых нет в финальном монтаже совсем, и я по ним очень грущу.
А как вы работали над своей ролью?
Когда большая роль, то важно иметь визуализированную схему пути героя. От точки входа к точке выхода, с кучей остановок по пути. Я прям рисую такие штуки, черчу, графики делаю, пометки, все такое. Чтобы потом не забыть, чтобы все срослось, чтобы ничего не упустить. Вот на «Немцах» такая схема моего персонажа, если совсем коротко, – это спуск человека в ад. И каждая новая ступень – это новый омут и новая проблема. И даже новый грех, если вдруг в этом контексте говорить.
Эбергард, мне так кажется, изначально все понимает – и про само путешествие, и в какую сторону оно движется, и какие финалы в перспективе, но какое-то время сам факт наличия сражений и войн его только заводит, и уровень все повышающегося адреналина все сильнее бьет в парус его тонущего кораблика.
Если резюмировать, получается такое путешествие в ад, но веселенькое местами, разухабистое. Сериал цыганским табором, с фейерверками и местами гоголевской практически гротескностью персонажей скачет по бескрайнему русскому полю, на котором теперь, кажись, остались только бесконечные заводы.

Когда я, кстати, смотрела первую серию, то вспомнила фильм «Духлесс», когда этот путь в ад был показан в гламурном ключе. Здесь же это поворот в никуда, точка невозврата.
На мой взгляд, время изменилось сильно. Это история про то, что человек работает на стороне как будто бы света, но ему это не приносит ровным счетом ничего – денег не прибавляется, счастья в личной жизни тоже. И он думает: «Наверное, я не на той стороне, наверное, удача в другом месте, надо просто пойти и попробовать поработать на другой стороне, пусть даже тьмы, – тем более, я все про нее знаю, много про тьму писал и вообще максимально осведомлен о происходящем во тьме». И мне кажется, в этот момент, совершая какое-то внутреннее предательство, он разрушает собственную душу, потому что человек не может жить без принципов. Грубо говоря, если ты все заменяешь баблом, то просто обязан развалиться как личность и совершить это самое путешествие в ад. Звучит идеалистически, конечно, и вспоминаются уроки литературы, но тем не менее. Наш сериал все же не совсем про «всё зло от денег» – он про то, что у каждого человека должен быть какой-то внутренний стержень, своя природа, свой голос в этом многомиллиардном хоре. Наш сериал про попытку продать этот голос, попытку понять, что бывает, когда ты не поешь свою песню, а тупо меняешь ее на караоке.
Это такое забытое понятие как «совесть»?
Может быть. Хотя сейчас все совсем иначе. У тебя вдруг не может быть личной совести, она почему-то должна присоединяться обязательно к коллективной, и становится неким контекстным понятием. И в сериале есть попытка обсудить и это тоже. Сейчас ты обязан быть либо за красных, либо за белых. Бело-красных либо не существует, либо про них никто особо не знает. Либо патриот, либо либерал, только так. Каждая армия в своем окопе, и любое инакомыслие карается. В этой системе координат у таких людей, как Эбергард, на самом деле и выбора-то особого нет. Наверное, поэтому ему всюду мерещится космос, наверное, поэтому он и дочке в детстве рассказывал сказки исключительно про добрых и сложных инопланетян.
Как вы на данном этапе в целом оцениваете российскую индустрию сериалов?
Мне кажется, мы слишком сильно смотрим на запад и для того, чтобы отрефлексировать какие-то наши темы, выбираем их уже готовые формы, что не всегда хорошо. Самобытного продукта, на мой взгляд, мы создаем крайне мало, так что в этом направлении хотелось бы больше творческой активности. Я недавно прочитал в «фейсбуке» одного молодого артиста, которому объясняли, что «совок» – это только плохо, что он вдруг стал для себя открывать советский кинематограф и сходить с ума от того, как там круто, честно и профессионально существуют артисты. Показательная история, мне кажется. Не знаю в какой момент мы отряхнули со своих ног этот пепел советского кинематографа, и главное, – зачем его сожгли? Ужасно жалко, что мы это сделали, потому что там было много всего, что надо было брать сегодня с собой в дорогу. Например, прекрасный детский кинематограф, которого сейчас практически нет. Когда я был ребенком, было невероятное количество, может быть, не самых великих, но очень и очень симпатичных детских картин, на которых воспитывались поколения. Знаете, в период самоизоляции мне прислали сразу несколько сценариев – и среди них только один был не про маньяков. Такое ощущение, что сейчас больше ничего интересного нет, – и не бывает в принципе! Нам всем просто срочно необходимо следить за маньяками и их сложной, опасной, такой интересной маньячной жизнью. Зацикленность на маньяках – не совсем верная, на мой взгляд, история, хотя эти проекты все появляются и появляются. Кто-то же их поддерживает? Кому-то, значит, это нужно?

Все хотят сделать своего «Охотника за разумом» или «Настоящего детектива».
Я не очень большой специалист в том, что маньяк значит для американского кино или литературы, но там психопат – это какая-то особенная область и глава в их самоидентификации. Это их история в каком-то смысле. Но не наша, мне кажется. Мы все-таки всегда были больше про коллективное. Может быть, эта маньячная тема должна просто в какой-то момент схлынуть? Типа, «поюзали» мы их тему, и хватит?
Но если говорить прям как будто взрослые, то мне как зрителю кажется, что русский кинематограф очень мало разговаривает со мной. У меня есть внутренние вопросы, на которые он не то, чтобы не пытается отвечать, – он даже задавать их не пытается. Телевизор просто предлагает наборчик уже бесконечно понятных и бесконечно шаблонных форматов разной степени таланта и качества, – и я это либо смотрю, либо нет. Платформы в поиске своего звучания, но там сейчас только начало становления бизнеса, и пока, в основном, там все про деньги, про схемы работы, про принципы существования. Про смыслы пока сильно меньше. Серьезного диалога с обществом, с конкретным человеком в конкретной стране пока нет, но что-то все-равно уже есть, что-то уже появляется. Уже хорошо. Уже спасибо. Правда, частенько это что-то, скорее, похоже на пародию, на этот самый общественный диалог, на игру в него. Для диалога со мной и, как мне кажется, большинством других людей важно не просто взять европейскую или американскую кальку, а все-таки попытаться честно создать что-то свое.
А что бы вы хотели, чтобы сделали про вас?
Раньше, знаете, были фольклорные экспедиции, и я в них, как человек с начальным педагогическим образованием, которое я не закончил, потому что уехал заниматься актерством, частенько участвовал. Я три года проучился в Педагогическом университете К.Д. Ушинского в Ярославле и собирался быть учителем литературы, и вообще, все было хорошо в этой жизни, а потом у меня умер дедушка в Москве. Похоронили мы его за два дня, а отпустили меня с учебы на неделю, и вот эти пять дней и решили окончательно мою судьбу. Я просто гулял по Москве, и попал на экзамены в ГИТИС и Щепку и так удивился, что прошел сразу на конкурс и там, и там, что когда вернулся, сказал маме: «Извини, но теперь я, кажется, буду артистом». Я верю в такие штуки. Не то, что я всю жизнь хотел быть артистом, это, скорее, был порыв ветра такой, поток, которому невозможно было сопротивляться. Так вот, возвращаясь к ответу, сейчас мне кажется, что люди, которые пишут сценарии и инициируют проекты, не ездят в фольклорные экспедиции, и вообще – «страшно далеки от народа». Они либо живут внутри Садового кольца, и у них определенный взгляд на жизнь страны вне этого самого Кольца, либо это бесконечные домохозяйки, которые пишут наши дневные сериалы по определенным лекалам. Чтобы писать о народе, его нужно знать. Нужно в экспедицию ехать, чтобы написать сценарий, вот что я думаю. И так – на полгодика. А кто сейчас это может экономически потянуть, какой продакшн? Сейчас кажутся несколько смешными производственные драмы, которых много было в советское время. Этакие чаще драмы на конкретном заводе. Но невозможно же было написать про такой завод, если ты не приехал туда, не изучил, не проникся, и все такое. И люди ехали, изучали, проникались и только потом садились писать. И мне такой подход симпатичен. Так что, думаю, надо выходить в народ, а не просто шерстить интернет и находить там прикольные истории.
Настроены ли вы и ваши коллеги на диалог с обычными людьми, с народом? Или есть все-таки некий снобизм?
Мне кажется, индустрия, которая у нас сейчас появляется, становится, вроде бы, больше, бодрее, симпатичнее, профессиональнее, но это все равно очень закрытое сообщество. Это такие свои для своих – важно занять место, важно дружить в этом сообществе, важно понимать, кто кому и кем приходится. Наверное, такая штука везде, во всех сообществах, но вот эти мимимишные чаще всего попытки бесконечно дружить, принципиально бесконфликтного существования, этакого розового пони, будто усредняют участников этого сообщества. Какие-то сильные личности этим сообществом точно отторгаются. Мне хотелось бы призвать коллег к мысли, что усредненность – это чаще всего так себе, это не вкусно. Призвать к мысли, что расти должны разные цветы и нужно давать возможность и людям, которые этому сообществу кажутся слишком эпатажными, слишком яркими, слишком резко высказывающимся, слишком яростными, тоже развиваться и цвести. Я за творческие конфликты, короче. Я за споры. Я за борьбу пламенеющих правд, а не за борьбу инстаграмов в бесконечной попытке облобызать друг друга. Хотя целоваться тоже приятно, кто же спорит.
Сериал «Немцы» на платформе KION с 28 апреля.
Маша Токмашева