Правда или действие: как в фильме «Последняя дуэль» Ридли Скотт рубится за истину - интервью

«Последняя дуэль» — новый фильм Ридли Скотта , покоривший публику Венецианского кинофестиваля. Картина рассказывает о последней во Франции дуэли, выступавшей юридическим аргументом. Поводом для нее стало изнасилование — или же, как считает одна из сторон, супружеская неверность. Настасья Горбачевская объясняет, как Мэтт Дэймон , Джоди Комер и Адам Драйвер оказываются героями не только XIV века, но и нашего времени, а Ридли Скотт — самым актуальным режиссером момента. «Дело чести» — формулировка, которая волей-неволей отсылает нас к рыцарским романам, поэмам о великих подвигах и легендах о неискоренимом благородстве. «Последняя дуэль » — и фильм, и сам ритуал судебного урегулирования поединком — тоже вполне заслуживает так именоваться. Хотя сакральность любого действа зависит от точки зрения. Именно об оптике — глазах смотрящих, ушах слышащих и прочих органах чувств деятельных — прежде всего новая картина Ридли Скотта , заслуженного кинематографических дел мастера и ветерана индустрии. Читать Как будто в бурях есть покой: о творчестве Ридли Скотта Промо-кампания фильма может ввести в заблуждение: режиссер вновь стоит по колено в крови на любимом поле брани, вокруг звон мечей, рев коней и прочие прелести ближнего боя. Без страдающего Средневековья действительно не обошлось, но «Последняя дуэль», несмотря на размашистые сражения и адреналиновые поединки (особенно — финальный), картина скорее интимная и вкрадчивая, местами даже убаюкивающе гипнотическая. Хронометраж в два с лишним часа оправдывает себя: можно ли за полтора отправиться в Нормандию XIV века и успеть вернуться к титрам в сегодняшний день? Мама, я дома: «Последняя дуэль» и еще 9 важных фильмов Венецианского кинофестиваля День, когда вопросы тела и телесности, секса и насилия бьют током актуальной повестки и занимают умы кинематографистов. Количество голосов не всегда пропорционально внятным высказываниям (увы!), но «Последней дуэли» удалось стать не манифестом, но своего рода этикетом близости. Терпеливо, подробно и спокойно картина рассуждает об институте репутации, общественных судах, которые порой страшнее гражданских, а главное — о том, как выглядит постправда и почему она — ключевая категория медиа-ландшафта. Летописи и книга Эрика Джагера «Последняя дуэль» настаивают, что все так и было: закаленная в боях дружба заклятых товарищей пошла трещинами под натиском титулов — и окончательно разбилась на куски из-за дамы сердца. В отсутствие Жана де Карружа (Мэтт Дэймон ) его супругу Маргариту (Джоди Комер ) навестил давний соратник Жак Ле Гри (Адам Драйвер ). Встреча, которая могла обойтись поклонами, реверансами и прочими выдержками из этикета, закончилась адюльтером — и леди де Карруж настаивает, что интимная связь случилась вопреки ее воле. Сам король Карл IV (Алекс Лоутер ) одобряет инициативу оскорбленного супруга перевести судебную тяжбу на поле брани: Бог благоволит праведнику, а в случае поражения де Карружа, Маргариту ждут объятия пламени. Синопсис фильма, как и большая часть рыцарских романов, преподнесен с мужской точки зрения: два достойных джентельмена взваливают на широкие плечи то самое «дело чести». В этой композиции женщине отводится роль объекта: опорочив Маргариту, Ле Гри, в первую очередь, навлек позор на ее мужа, которому придется теперь смывать оскорбление кровью. Дуэль уравнивает шансы всех троих: если не на победу, то быть услышанными. Каждому участнику процесса отведена своя глава, а каждой главе — свой сценарист. Мэтт Дэймон изложил историю с перспективы де Карружа, которого сам и сыграл, а Бен Аффлек взялся за Ле Гри (он изначально претендовал на роль, но в итоге стал графом Алансоном). Женскую партию, которая равняется здесь истине, написала Николь Холофсенер («Сможете ли вы меня простить? »), тем самым исключив male gaze. Так называемый Эффект Расёмона снова сработал: не только добавил драме детективную интонацию, но и подсветил архитектуру центральной идеи, в которой решающую партию исполняет взгляд, рожденный суммой обстоятельств, условий и условностей. Жан де Карруж мнит себя великим рыцарем — оттого его глава выглядит столь академичной: образцом жанра, где сюжет движет сплошное благородство. Лингвистически и интонационно версия событий в изложении Ле Гри звучит совершенно иначе: здесь есть место пылкой страсти и практически трафарету из индийских фильмов, где изысканная леди мучается в браке с невежей-деспотом. Стоит ли говорить, что ни то, ни другое даже на шаг не приближается к истине Маргариты? Концептуальное и идейное совершенство «Последней дуэли» к огромной радости не страдает при переносе на экран. Артисты будто бы играют по три роли сразу — и для каждого фильм становится этапным: Дэймона настигает сильнейший слом со времен «Талантливого мистера Рипли », Джоди Комер наконец получает роль в большой картине под стать таланту, а Драйвер закрепляет за собой звание самого притягательного абьюзера года (кмс он стал после «Аннетт » Леоса Каракса ). «Дуэль» не гонится за упрощениями, а скорее ищет причины: например, социально одобряемого и неодобряемого поведения. Тот же Ле Гри лишь повторяет сценарий, к которому привык в общении с дамами. Читать Сочувствие госпоже Бездне: рецензия на «Аннет» с Адамом Драйвером Тут-то в дело и вступает Ридли Скотт, занимающий позицию стороннего, но сочувствующего наблюдателя, который никого не осуждает — ведь каждого по-своему жаль. Угадывается в этом и дистанция прожитых лет: за полувековую карьеру Скотт успел создать и один из эталонов маскулинного кино — «Гладиатора » (2000), — и профеминистскую хоррор-франшизу «Чужой » (1979), критикующую культуру изнасилования. Трудно обвинить его в непоследовательности: пока все обсуждают культуру отмены и ее влияние на индустрию, режиссер с холодным рассудком констатирует, что ритуалы вечного замалчивания — такой же атавизм, как и меч. А если какая культура и нужна сегодня, то это деятельная культура несогласия. «Последняя дуэль» Настасья Горбачевская 17.11.2021