«История игрушек 4»: Не в детях счастье? - интервью

Знаменитая франшиза переосмысляет саму себя Знакомая игрушечная группировка под предводительством символов героического прошлого, ковбоя Вуди (Том Хэнкс ) и астронавта База (Тим Аллен ), расставшись с выросшим хозяином Энди, перебралась в спальню к девочке Бонни. В третьей части она ходила в садик «Солнышко», где, как оказалось, уживались игрушечные ад и рай, а теперь отправляется на курсы подготовки к школе, где чувствует себя крайне некомфортно. Успокаивает ее неказистая самодельная игрушка Вилкинс (Тони Хэйл ) – собственно, одноразовая вилка с глазами, которую она сама скрутила на первом занятии. Вуди и его команду ждет не только перевоспитание столового прибора, который идентифицирует себя как мусор, но и путешествие по парку аттракционов, где обитают многочисленные игрушки, как мечтающие о ребенке-хозяине, так и привыкшие жить сами по себе. Четвертая часть «История игрушек 4», несмотря на знакомые преимущественно лица (тиранозавр, свинья-копилка, чета картофелин с выпадающими частями тела, такса-спираль и пропавшая в прошлой части пастушка), стоит от основной трилогии особняком. Дело даже не в отставке из Pixar Джона Лассетера (уже на третьем фильме он не выступал режиссером) и не в очередном скачке компьютерной графики, которая стала местами уже довольно реалистичной. С новым ребенком во вселенной ожившего мерчендайза возникают и новые вопросы, уже не из разряда общих мест, вроде борьбы за родительскую любовь (первая часть), осознания смерти (сиквел) или сентиментального прощания игрушек с хозяином, где встречается критика капитализма и религиозные образы в духе натурального зёва преисподней (третья часть франшизы). Новая лента, доверенная сценаристу «Головоломки» Джошу Кули , делает решительный шаг в современность – не только технологически, но и содержательно. И этот процесс переосмысления столь же интересен, сколь и странен. Строго говоря, почти четверть века «История игрушек» говорила на довольно старомодном языке, использую две ролевые модели с теперь уже полувековой историей: раритетный ковбой Вуди был популярен в 1950-е, а хайтек-астронавта Баз – отголосок космических завоеваний 1960-х. Мелькавшая в третьей части кукла Барби – детская икона, появившаяся на стыке тех же десятилетий, да и милый Тоторо, показанный в «Большом побеге», впервые зевнул на большом экране аж 30 лет назад. И в этом заключается главный парадокс «Истории игрушек 4», где даже новые персонажи – преданья старины глубокой: от куклы Габби Габби (Кристина Хендрикс ) с заводным механизмом из 1950-х до комичной пары плюшевых фантазеров Ути и Заи (воссоединение комиков Кигэна-Майкла Ки и Джордана Пила ). Старомодная эстетика, новые технологии и новейшая философия — и вот на экране буквально случается басня про лебедя, рака и щуку. Квадриквел в каком-то смысле покусился на святое. Верность ребенку всю дорогу была для Toy story категорией почти религиозной; каким бы безумным ни выглядел Вуди, утверждая в сложную минуту, что Энди все-таки любит свои игрушки, это каждый раз оказывалось правдой – и все сомнения за пределами божественной благодати оказывались напрасны (злодеями же становились обычно те, кто отчаялся, отрекся). Теперь же на экране предстают различные философии, взгляды на детей и семью: от абсолютной верности Вуди до чайлдфри-независимости пастушки Бо, которая научилась благополучно выживать и без регулярной хозяйки, от намеков на гомосексуальную семью в лице Заи и Ути до попыток принять себя и возможность быть любимым (а соответственно – и любящим) на примере Вилкинса и Габби Габби. Попутно возникает тема следования внутреннему голосу, то есть собственному пути; впрочем, экзистенциальные переживания в цикле всегда плотно прикипали к фигуре ребенка. Джош Кули и его команда, в сущности, разбирают велосипед, оперируют уже не нафталиновыми героическими образами, а настоящими человеческими переживаниями. Комичный канадский каскадер Бабах (Киану Ривз ) воплощает не позерство и безбашенную смелость, но боль и разочарование, с которыми сталкивается человек, разминувшийся с неким амплуа. В этом смысле «История игрушек 4» – очередная терапевтическая карусель на тему принятия себя и прекрасного многообразия людей вокруг. Получается немного эффект, как от игровых диснеевских авторемейков, где старомодные истории пытаются поженить с чуткостью нового времени, а в итоге просто раздают знакомым персонажам транспаранты. Поучительный центральный сюжет «Истории игрушек» лишь слегка расцвечивается линиями второстепенных персонажей. Каждый раз их чуть ли не насильно вписывают в основную историю, а потому путь из точки А в точку Б превращается в игру «Как перевезти на противоположный берег волка, козу и капусту». Проще говоря – много лишних сюжетодвижений. В итоге «История игрушек 4» придерживается старого-доброго маршрута, с той лишь разницей, что обладает трагикомичными дополнениями, мол, есть и другие мнения в отношении семьи и детей. Поданы они довольно иллюстративно, как некоторые персонажи «Мстителей», которые являли себя как рубашку на манекене. Однако и это потихоньку разрушает устойчивые мифы детского нарратива, попутно прощаясь наконец с некоторыми совсем уж древними героями. Лучше бы, конечно, не пытаться говорить обо всех сразу, а уделить внимание кому-то конкретному, но до этой стадии массовая культура пока не выросла. Заглянем для начала в мусорное ведро. «История игрушек 4» в прокате с 20 июня. Алексей Филиппов